— Ты будешь знать все, что я могу, что смею тебе сказать, — произнесла она мягко. — Не упрекай меня. Мне очень больно слышать твои упреки.
Она подошла к маленькому столику и вернулась с конвертом в руке.
— Прочитай это, — сказала она, протянув конверт Бланш.
Бланш увидела адрес и свое имя, написанное рукой Анны.
— Что это? — спросила она.
— Как только сэр Патрик ушел, я села и написала тебе письмо, — ответила Анна. — Ты получила бы его завтра утром. Я знаю, как ты волнуешься, и хотела предупредить какой-нибудь опрометчивый шаг с твоей стороны. Мне очень трудно сейчас говорить. В этом письме все, что я могла бы сказать. Умоляю тебя, прочитай письмо.
Бланш не шевельнулась, держа в руке запечатанный конверт.
— Письмо от тебя ко мне! Зачем же мне читать его! Ведь мы с тобой совсем одни в этой комнате. Это хуже, чем холодность, Анна! Как будто мы поссорились. Почему тебе трудно говорить со мной?
Анна опустила глаза, указав жестом на конверт. Бланш сломала печать.
Она быстро пробежала первые строки и, забыв обо всем, углубилась в письмо.
«Дорогая сестра моя, ты вправе ожидать от меня откровенного признания за всю ту тревогу и огорчения, которые я причинила тебе. Бланш, родная, не думай, что я изменила нашей любви, что сердце мое охладело к тебе. Помни одно — я очень несчастна, но положение обязывает меня молчать. Даже тебе я ничего не могу сказать, бесценному моему другу и единственному близкому на земле существу. Возможно, придет день, когда я смогу рассказать тебе все. Какое это было бы счастье! Какая тяжесть спала бы с моей души! А пока я вынуждена молчать. Пока мы должны жить врозь. Я часто вспоминаю детство, ушедшее безвозвратно. Помню, я обещала твоей матушке в последние минуты ее земной жизни, что всегда буду для тебя старшей сестрой. Твоей матушке, которая была моим ангелом-хранителем. Воспоминания вдруг нахлынули на меня, и сердце у меня зашлось. Но пока, родная Бланш, ничего, ничего поделать нельзя. Я буду часто писать тебе, буду думать о тебе день и ночь, пока не наступит счастливый миг, когда мы соединимся. Бог да поможет мне и благословит тебя, сестра».
Бланш молча подошла к дивану, на котором сидела Анна, и секунду смотрела на нее. Потом села рядом и опустила руку ей на плечо. Тихо, печально спрятала она письмо у себя на груди, взяла руку Анны и поцеловала.
— Ты ответила на все вопросы, милая сестра. Я подожду, когда настанет этот счастливый миг.
Слова эти были сказаны просто, ласково, со всей щедростью, на какую способна любящая душа. Слезы хлынули из глаз Анны.
Дождь за окнами шел, но грозы уже не было.
Бланш встала с дивана и, подойдя к окну, открыла ставни. Глянув в окно, она сейчас же вернулась к Анне.
— Я вижу вдали огни. По пустоши от Уиндигейтса сюда едет карета. Это, наверное, за мной. Иди в спальню. Чего доброго, сама леди Ланди сюда пожалует.
Анна и Бланш как бы поменялись ролями. Анна вдруг почувствовала себя младшей сестрой; она встала и послушно пошла в спальню.
Оставшись одна, Бланш достала письмо и в ожидании кареты прочитала его второй раз.
А прочитав, еще укрепилась в решении, которое созрело в ней, пока она сидела рядом с плачущей Анной.
Решение это привело к последствиям, которые трудно было предвидеть. Сэр Патрик был единственный человек, на чей опыт и благоразумие она могла рассчитывать. И Бланш решила открыться ему во всем с одной только целью — во что бы то ни стало помочь Анне. «Сначала, конечно, — думала Бланш, — вымолю у него прощение. А потом расскажу про Анну. И посмотрим, как отнесется к ней дядюшка, так же, как я, или как леди Ланди».
Карета скоро остановилась у дверей гостиницы, и миссис Инчбэр ввела в гостиную, — нет, не леди Ланди, а ее горничную.
Горничная коротко рассказала о событиях в Уиндигейтсе. Леди Ланди верно истолковала внезапный отъезд Бланш в коляске, запряженной пони, и тут же приказала заложить карету с непоколебимым намерением самой ехать в гостиницу. Но переполох и треволнения дня оказались непосильны для ее нервов. У нее разыгралось головокружение, которое всегда мучило ее после душевных потрясений; и как ей ни хотелось ехать самой — по многим причинам, — ей пришлось в отсутствие сэра Патрика поручить погоню за Бланш своей горничной, чей возраст, а также здравый смысл обещали успех предприятию. Горничная, в рассуждении грозы, благоразумно захватила с собой короб с сухим платьем. Вручив короб Бланш, она почтительно сообщила, что леди Ланди уполномочила ее, если возникнет необходимость, ехать в охотничью хижину за самим сэром Патриком. Сказав это, она предоставила юной леди самой решать, возвращаться ли домой в присланной карете или остаться в гостинице. Взяв у горничной короб, Бланш пошла в спальню переодеваться.
— Придется ехать домой, — сказала она Анне. — Меня ждет Хороший нагоняй. Но я уже к этому привыкла. И это меня не волнует. Меня волнуешь ты. Могу ли я быть уверена хоть в одном — что ты пока останешься в этой гостинице?
Самое плохое, что может случиться, уже случилось. Уехать из гостиницы — ничего не выгадаешь, а потеряешь все — ведь Джеффри обещал сюда писать. И Анна ответила, что останется пока здесь.
— Ты обещаешь мне писать?
— Да.
— Могу ли я чем-нибудь тебе помочь?
— Нет, родная.
— А вдруг моя помощь все-таки понадобится? Если захочешь увидеть меня, приходи в Уиндигейтс во время второго завтрака, иди через кусты прямо в библиотеку. Ты ведь знаешь, там в это время никого нет. Пожалуйста, не качай головой. Неизвестно, как все обернется. Я буду каждый день ждать тебя там десять минут, это решено. И конечно, пиши мне. Я ухожу, подумай, все ли мы обсудили на будущее?
Эти слова оказали на Анну живительное действие, она обняла Бланш и крепко прижала к себе.
— Будешь ли ты всегда так же добра ко мне? — вырвалось у нее из груди. — Неужели правда может прийти время, когда ты разлюбишь меня?
Она поцелуем помешала Бланш ответить, тихонько толкнула ее к двери и прибавила:
— Мы были так счастливы с тобой в прошлые годы, ушедшие безвозвратно. Возблагодарим бога за них. Остальное не так важно.
Открыв дверь в гостиную, Анна позвала горничную:
— Мисс Ланди ждет вас.
Молча пожав Анне руку, Бланш ушла.
Анна оставалась в спальне, пока слышались звуки удаляющейся кареты. Скоро цоканье копыт и стук колес слились с тишиной. Анна еще секунду помедлила, затем, собравшись с духом, быстро вышла в гостиную и дернула шнур колокольчика.
— Я сойду с ума одна, — прошептала Анна.
Даже мистер Бишопригс, войдя в комнату и увидев ее лицо, понял, что сейчас его разглагольствования неуместны.
— Я хочу поговорить с ним. Пусть немедленно идет сюда.
Мистер Бишопригс молча кивнул и заковылял из гостиной.
Вошел Арнольд.
— Бланш уехала? — были первые его слова.
— Уехала. Вам нечего опасаться. Она не будет подозревать вас. Я ничего ей не сказала. Не спрашивайте почему.
— Я и не собираюсь спрашивать.
— Сердитесь на меня, если вам хочется!
— Я не сержусь.
Арнольда как подменили. Он тихонько сел к столу, подпер рукой голову, облокотившись на стол, и так сидел молча. Анну поразил его вид. Она подошла и взглянула на него с любопытством. Что бы ни говорили о женской душе, женщина всегда ощутит в мужчине малейшую перемену настроения, даже неожиданную, конечно, если мужчина чем-то привлекает ее. Этого одной чувствительностью не объяснишь. Я бы отнес эту способность на счет благороднейшего свойства — готовности к самоотречению. Способность эта — величайшая и, к чести женщины сказать, нередкая добродетель среди представительниц ее пола. Лицо Анны смягчилось; теперь оно выражало только глубокую печаль и опять пленяло нежным, чисто женским очарованием. Врожденная чуткость подсказала ей, что Арнольд нуждается в утешении. Она тихонько притронулась к его плечу.
— Вам было очень трудно, мистер Бринкуорт, — сказала она. — Во всем виновата я одна. Простите меня, если можете. Мне так вас жаль. Если бы я могла хоть чем-то утешить вас.