Поиски самоновейшего средства, стимулирующего малоподвижные мозги, привели его в гимнастический зал, содержавшийся профессиональным тренером, который имел честь готовить Джеффри к гимнастическим состязаниям.
— Отдельный номер и гантели! — рявкнул Джеффри. — Самые что ни на есть тяжелые.
Скинув верхнее платье, он принялся за работу. Держа в каждой руке по гантеле, он выбрасывал их вверх и вниз, вперед и назад, совершая руками все мыслимые и немыслимые движения, пока бицепсы на руках не вздулись до такой степени, что, казалось, вот-вот лопнет обтягивающая их блестящая кожа. Мало-помалу забурлили в нем животные соки. Мощная нагрузка на мышцы оказала на гиганта пьянящее действие. И он весело выругался, помянув гром и молнию, смерть и кровь в ответ на похвалы тренера и его сына.
— Перо, чернила и бумагу! — громогласно потребовал он, почувствовав, что гантели падают из его рук. — У меня созрело решение. Вот сейчас сяду, напишу и кончено дело.
И он тут же принялся писать. Быстро набросал несколько строчек, еще минута, и письмо отправится на почтамт. Но в ту же самую минуту сомнение вновь пронзило его. Он развернул письмо, перечитал и разорвал на клочки.
— Я просто схожу с ума! — возопил Джеффри, вперив яростный взгляд огромных синих глаз в тренера. — Гром и молния! Кровь и смерть! Пошлите за Кроучем!
Кроуч, известный всем почитателям английской мужской доблести, был удалившийся на покой призовой боец. Он явился с третьим и последним средством для просветления мозгов, известным Джеффри, — с парой боксерских перчаток в ковровой сумке.
Джентльмен и боксер надели перчатки и встали друг против друга в классической боксерской позе защиты.
— И никаких поблажек! — рявкнул Джеффри. — Держись, парень, как будто ты опять на ринге и во что бы то ни стало должен выиграть бой.
Никто лучше Кроуча, великого и ужасного, не знал, что значит настоящий бой на ринге и какой можно нанести страшный удар даже этим безобидным на вид оружием — тугими, набитыми хлопчатой бумагой перчатками. Он притворился, всего только притворился, что уступил просьбе своего патрона. И Джеффри вознаградил его за вежливую уступку ударом, который свалил беднягу с ног. Великий и ужасный поднялся с пола как ни в чем не бывало.
— Хороший удар, сэр! — воскликнул он. — Теперь бейте другой рукой.
У Джеффри не было такого самообладания. Призвав вечную погибель на многажды битую голову Кроуча, он обещал лишить его своей помощи и покровительства, если боксер не обрушит на него град своих прославленных ударов. Победитель сотни боев содрогнулся.
— У меня семья, сэр, о которой надо заботиться. Но если вы так хотите, вот вам! — и нанес первый удар.
Джеффри рухнул, и дом сотрясся до основания. Но и этот удар не удовлетворил его, в тот же миг он вскочил на ноги.
— Не бей в грудь! — загремел он. — Бей по башке! Гром и молния! Смерть и кровь! Вышиби из меня эту блажь! Бей по башке!
Кроуч послушно ударил по «башке». И парочка начала лупцевать друг друга с такой силой, что от любого другого цивилизованного человека не осталось бы и мокрого места. То слева, то справа падали на чугунный череп Джеффри удары перчаток призового бойца. Страшен был этот тупой равномерный стук. Наконец даже сам Джеффри почувствовал — хватит.
— Спасибо, Кроуч, — в первый раз заговорил он вежливо. — Вполне достаточно. Я опять в полном порядке.
Он помотал головой два-три раза, слуги хорошенько обтерли его, как вытирает наездник взмыленную лошадь после успешного заезда; затем он выпил добрую пинту пива и прекрасное расположение духа, как по волшебству, вернулось к нему.
— Подать перо с чернилами, сэр? — спросил его тренер.
— Ни в коем случае! — отвечал Джеффри. — Эта блажь наконец выскочила у меня из головы. К черту перо с чернилами. Пойду навещу друзей. А вечером в драму.
С этими словами он покинул гимнастический зал в самом прекрасном, покойном и безмятежном настроении. Боксерские перчатки Кроуча оказали на него столь могучее действие, что задремавшая было подлость пробудилась в нем с новой силой. Писать Анне? Только идиот станет писать такой женщине по собственной воле. Ведь не на краю же он пропасти! Подождем, что будет через два дня. А там посмотрим — написать или послать к дьяволу. Благодарение богу и перчаткам Кроуча — у него совсем прояснилось в голове. Теперь, на радостях — обедать к друзьям. А вечером — в театр.
Глава пятнадцатая
ДЖЕФФРИ — ПРЕДПОЛАГАЕМЫЙ ЖЕНИХ
Два дня наконец истекли, и братья за это время ни разу не повидались.
Джулиус, остановившись в доме отца, посылал Джеффри в гостиницу короткие записки о его состоянии. Первая записка гласила: «Отцу лучше. Врачи надеются». Вторая записка: «Отцу гораздо лучше. Врачи довольны». Третья была самой подробной: «Через час увижу отца. Врачи обещают выздоровление. Рассчитывай на меня. Если смогу, замолвлю за тебя словечко. Никуда не уезжай, жди меня в вестибюле».
Джеффри прочитал третью записку, и лицо его омрачилось. Опять потребовал ненавистные перо и бумагу. Теперь уже нет сомнений — придется писать Анне письмо. Выздоровление лорда Холчестера отбросило его в то самое положение, в каком он был в Уиндигейтсе до отъезда в Лондон. Надо было любой ценой удержать Анну от отчаянного шага, иначе скандала не миновать. Отец окончательно откажется от него, и все его надежды на будущее рухнут. Он начал писать, и скоро письмо было готово. В нем было всего двадцать слов: «Дорогая Анна, только что узнал, состояние отца не внушает опасения. Оставайся пока в гостинице. Ничего не предпринимай. Скоро напишу еще».
Отправив почтой это содержательное послание, Джеффри раскурил трубку и стал ждать результатов свидания лорда Холчестера с его старшим сыном.
Джулиус с тревогой отметил, что отец очень переменился внешне, но ясность ума и точность суждений к нему вернулись полностью. Не имея сил ответить на рукопожатие сына, не имея сил повернуть головы на подушке без посторонней помощи, он глядел на сына все тем же твердым, проницательным взглядом, в котором светился тот же недюжинный ум. На склоне лет его главным честолюбивым помыслом было видеть старшего сына в палате общин; повинуясь отцу, Джулиус выставил свою кандидатуру в Пертшире. Не пробыл он у постели выздоравливающего отца и двух минут, как тот с былой горячностью заговорил о политике.
— Благодарю, Джулиус, за искреннее сочувствие. Людей моего склада не так-то легко вычеркнуть из списка живых. Взгляни хотя бы на Бруэма и Линдхэрста! Ты, Джулиус, пока не думай о палате лордов. Начнешь с палаты общин. Да, я мечтаю об этом. Каковы твои отношения с избирателями? Расскажи подробно. Не могу ли я чем-нибудь тебе помочь?
— Но, сэр, вы едва оправились от болезни. Может, забудем ненадолго политику?
— Я чувствую себя вполне сносно. И хочу опять уйти с головой в злободневные заботы. А то память что-то слишком расшевелилась. Вытаскивает из прошлого события, о которых лучше забыть.
Его пепельно-серое лицо вдруг исказила судорога. Он пристально поглядел на сына.
— Джулиус! Ты когда-нибудь слыхал о молодой женщине по имени Анна Сильвестр? — неожиданно спросил он.
Джулиус ответил отрицательно. Они с женой обменялись визитными карточками с леди Ланди, принесли извинения, что не могут быть на ее приеме. Но кроме Бланш, никого в Уиндигейтсе не знали.
— Запомни это имя, — продолжал лорд Холчестер. — Анна Сильвестр. Ее родители давно умерли. Я знавал когда-то ее отца. С ее матерью обошлись жестоко. Скверная была история. Я долго думал сегодня о ней, первый раз за много лет. Если Анна Сильвестр жива и принадлежит нашему кругу, ей, возможно, небезызвестна фамилия Деламейн. Помоги ей, Джулиус, если она когда-нибудь обратится к тебе за помощью.