Мы были единственными пассажирами в этой части вагона. Мистер Грей посмотрел на меня и улыбнулся. Затем снова улыбнулся, будто ожидая ответной улыбки. Но я сидела неподвижно.
— Мы наконец предоставлены самим себе, — прошептал он и попытался обнять меня. Я отодвинулась.
— Подождите, мистер Грей, — сказала я холодно, — у нас будет еще достаточно времени для этого.
— Что с вами такое, миссис Стеффорд… простите, мисс Уилмер? — пробормотал он. — Вы так побледнели!
— Ничего страшного, — ответила я, — просто немного устала.
Два часа мы сидели молча, не двигаясь. Единственным звуком, нарушавшим тишину, был звук стучащих колес, доносившийся отовсюду.
После двух часов хода поезд наконец остановился на первой станции. Я взяла свою сумку и встала.
— Куда вы? — удивленно спросил мистер Грей.
Оставив его без ответа, я вышла из поезда и подошла к открытому окну вагона, из которого он с беспокойством смотрел на меня, и медленно сказала:
— Послушайте, мистер Грей, в Сан-Франциско меня ждет один миллионер. А вы были нужны мне всего лишь для того, чтобы я могла избавиться от своего мужа. Благодарю вас. Только никому и никогда не рассказывайте об этом, если не хотите, чтобы вас засмеяли.
Он был в шоке, преисполнен ярости и разочарования, неописуемого разочарования. Но, будучи истинным джентльменом, он и бровью не повел.
— Был рад вам услужить подобным образом, — любезно ответил он. Поезд уже двинулся, и мистер фей приподнял шляпу в знак абсолютного почтения.
Я осталась одна на перроне. Небо затянуло бескрайней темной пеленой тяжелых туч. Неподалеку возвышалась старая изгородь, за ним росло иссохшее деревце, на котором еще держалось несколько мокрых листочков, пока не тронутых ветром… В маленьком окошке билетной кассы горел тусклый огонек.
У меня было мало денег, только те, что остались в дамской сумочке.
— Дайте билет, пожалуйста, — сказала я, отдавая все свои деньги, включая никели и пенни.
— До какой станции? — кратко спросил служащий.
— До…, до… Мне все равно, — ответила я.
Он посмотрел на меня и даже немного отпрянул.
— Может, все же скажете… — начал осторожно он.
— Дайте билет до конца маршрута, — решилась я.
Он протянул мне билет и отдал некоторую часть моих денег обратно. Я отошла от кассы, а он все провожал меня странным взглядом.
«Сойду на какой-нибудь станции», — подумала я.
Поезд остановился у перрона, и я зашла в вагон. Я села у окна и больше уже не двигалась.
Я припоминала, что сперва за окном царила непроглядная темнота, которая сменилась светом, а затем снова вернулась. Должно быть, я ехала более суток. Наверное. Не знаю.
Было уже темно, когда я вспомнила, что мне надо сойти на какой-нибудь станции. Поезд остановился, и я сошла. Выйдя на перрон, я поняла, что на дворе была ночь. Я уже хотела вернуться в вагон, как поезд двинулся и исчез во тьме. А я осталась.
На деревянном перроне не было ни души. Я увидела лишь сонного служащего в маленьком окошке кассы, где горел тусклый свет, и собаку, спрятавшуюся под скамейку, чтобы не промокнуть под дождем. Где-то за пределами станции возвышались деревянные домики, вдоль которых пролегала узкая улочка. Рельсы слегка блестели, а вдали горел одинокий красный огонек.
Я посмотрела на часы — три утра. Села на скамейку и стала ждать рассвета.
Все было кончено… Я сделала то, что хотела… Жизнь закончилась.
Теперь я живу в том городке. Я сотрудник универмага и работаю там с девяти утра до семи вечера. У меня небольшая двухкомнатная квартира в маленьком старом доме, и отдельная лестница — никто никогда не замечает моего появления или ухода.
Хотя у меня даже и нет знакомых. Я работаю тщательно и аккуратно. Никогда ни с кем не разговариваю. Едва ли мои коллеги по работе помнят мое имя. Домовладелица видит меня раз в месяц, когда я вношу арендную плату.
Я никогда не думаю, когда занимаюсь работой. По возвращении домой — ем и ложусь спать. Вот и все.
Я никогда не плачу. Когда я смотрюсь в зеркало, то вижу бледное лицо с глазами, чуть крупнее необходимого. И в них отражается глубочайшее спокойствие и тишина, безмолвие, такое полное, какое только может быть в мире.