Лодка прибывала на остров четырежды в год, привозя продукты и новых заключенных. На этот раз на борту было двое арестантов: один из них бормотал молитвы, а другой пытался держать голову высоко, но это выглядело неубедительно, потому что губы его дрожали, когда он смотрел на остров.
Женщина стояла на палубе и тоже смотрела на остров. На ней было простое черное пальто. Оно не выглядело дорогим, и было слишком простым, и слишком хорошо сидело, обрисовывая стройное молодое тело. Женщина выглядела не так, как комендант Кареев привык видеть на темных улицах русских городов. Рука держала меховой воротник плотно у горла. У руки были длинные, изящные пальцы. В ее больших глазах было тихое любопытство и такое безразличное спокойствие, что комендант Кареев не поверил бы, что она смотрит на остров. Никто никогда не смотрел так. Кроме нее.
Он смотрел, как она идет по сходням. Тот факт, что ее шаги были легки, уверенны, спокойны, завораживал: тот факт, что она выглядела как женщина, принадлежащая самым изысканным гостиным, завораживал; но факт, что она была красива, был невероятен. Это была какая-то ошибка — ему не могли послать такую женщину.
Он вежливо поклонился. Спросил:
— Что вы делаете здесь, гражданка?
— Комендант Кареев? — поинтересовалась она. В ее голосе было странное, тихое, безразличное спокойствие и странный иностранный акцент.
— Да.
— Я думала, вы меня ожидаете.
— О!
Ее холодные глаза смотрели на него, как они смотрели на остров. В ней не было ничего от улыбчивого, призывного, профессионального шарма, которого он ожидал. Она не улыбалась. Она, казалось, не замечала его изумления. Она не видела в ситуации ничего необычного. Она сказала:
— Меня зовут Джоан Хардинг.
— Англичанка?
— Американка.
— Что вы делаете в России?
Она достала из кармана письмо и отдала ему.
— Вот мое рекомендательное письмо из ГПУ в Ни-жнеколымске.
Он взял письмо, но не стал открывать. Сказал коротко:
— Ну хорошо. Пройдемте сюда, товарищ Хардинг.
Он поднялся в гору, к монастырю, жесткий, молчаливый, не предложив ей руки, чтобы помочь подняться по древним каменным ступеням, не оборачиваясь к ней, под взглядами всех мужчин на пристани и под давно забытый звук французских каблуков.
Комната, приготовленная для нее, представляла собой маленький куб из серого камня. Там была узкая железная койка, стол, свеча на столе, стул, маленькое зарешеченное окошко, печь из красного кирпича, встроенная в стену. Ничто не приветствовало ее, ничто не показывало, что в этой комнате ожидали человека, только тонкая красная полоска огня, подрагивающая по краю печной дверцы.
— Не очень комфортабельно, — произнес комендант Кареев. — Это место не предназначено для женщин. Здесь был монастырь — до революции. У монахов был закон: женская нога не должна ступать на эту землю. Женщина — это грех.
— Ваше мнение о женщинах немного выше, правда, товарищ Кареев?
— Я не боюсь прослыть грешником.
Она посмотрела на него. Проговорила медленно, как будто зная, что отвечает на что-то, чего он не говорил:
— Единственный грех — это упускать то, чего вам больше всего хочется в жизни. Если у вас это забрали, вам придется потребовать это обратно — любой ценой.
— Если вы платите эту цену за что-то, чего желаете, это немного высоковато, знаете ли. Вы уверены, что это того стоит?
Она пожала плечами:
— Я привыкла к дорогостоящим вещам.
— Я заметил это, товарищ Хардинг.
— Зовите меня Джоан.
— Забавное у вас имя.
— Вы к нему привыкнете.
— Что вы делаете в России?
— Ближайшие месяцы — все, что вы пожелаете.
Это не было ни обещанием, ни призывом: это было сказано, как могла бы сказать вышколенная секретарша, и еще более холодно, более безлично: как один из охраны мог сказать, как будто ожидая приказов: будто бы сам звук ее голоса прибавил, что слова не значат ничего, ни для него, ни для нее.
Он спросил:
— Как вы вообще оказались в России?
Она лениво пожала плечами. Сказала:
— Вопросы так утомительны. Я ответила на такое их количество в ГПУ, прежде чем они послали меня сюда. Я думаю, вряд ли вы можете с ними не согласиться?
Он смотрел, как она снимает шляпу и бросает ее на кровать и встряхивает волосами. Ее волосы были короткими, светлыми и обрамляли лицо нимбом. Она подошла к столу и дотронулась до него пальцем. Она достала маленький кружевной платочек и стерла со стола пыль. Она уронила платочек на пол. Он смотрел на все это. Но не поднял платка.
Он пристально смотрел на нее. Повернулся, чтобы уйти. У двери остановился и резко повернулся к ней.