— Это незаконно, товарищ комендант. Наказание должно быть — десять дней.
— Неужели товарищ Федоссич забыл, — спросил Кареев, — что мой приказ — привести сюда гражданина Волконцева.
И он захлопнул дверь, оставляя своего подчиненного снаружи.
Комендант Кареев посмотрел на Михаила, бледного, прямого, в старой куртке, которая так хорошо на нем сидела; затем посмотрел на Джоан, которая внимательно изучала заплатки на рукавах этой куртки и синие, замерзшие руки в рукавах.
— Вы здесь, Волконцев, — сказал комендант, — чтобы извиниться.
— Перед кем? — спокойно спросил Михаил.
— Перед товарищем Хардинг.
Михаил сделал шаг по направлению к ней и вежливо поклонился.
— Мне очень жаль, мадам, — улыбнулся он, — что вы заставили достойного коменданта Кареева нарушить закон — впервые в жизни. Но я предупреждаю вас, товарищ комендант…мм… товарищ Хардинг легко нарушает закон.
— Гражданин Волконцев — не очень справедливый судья женщин, — ответила Джоан ничего не выражающим голосом.
— Я бы очень не хотел судить всех женщин, товарищ Хардинг, по тем немногим, кого я знал.
— Вы здесь, чтобы извиниться, — напомнил Кареев. — Если вы это сделаете, ваше наказание будет отменено.
— А если не сделаю?
— Я здесь уже пять лет, и все заключенные до последнего всегда мне повиновались. Если я останусь здесь, все они покорятся мне. И я — пока — не собираюсь покидать пост.
— Ну, тогда вы можете скормить меня крысам в карцере; или приказать хлестать меня, пока я не истеку кровью, но я не извинюсь перед этой женщиной.
Комендант Кареев не ответил, но в этот момент дверь распахнулась и, задыхаясь, ему салютовал Фе-доссич.
— Товарищ комендант! На кухне волнение!
— В чем дело?
— Заключенные на овощах отказываются чистить картошку. Они говорят, она гнилая и мерзлая и не годится для готовки.
— Ну, тогда они съедят ее сырой.
Он поспешно вышел, Федоссич последовал за ним.
В одно движение Джоан оказалась у закрытой двери. Она прислушаалась, приставив одно ухо и ладони к доскам. Дождалась, пока эхо последних шагов не затихло внизу.
Затем повернулась и произнесла всего одно слово, и ее голос — дрожащий и торжественный — звенел, как первый поток из прорванной плотины, умоляющий, и торжествующий, и страдающий:
— Мишель!
Слово ударило его, как пощечина. Он не двинулся. Не смягчился, не улыбнулся. Только его губы шевельнулись, когда он спросил, почти беззвучно:
— Почему ты здесь?
Она мягко улыбнулась, и ее улыбка была молящей и сияющей. Ее руки поднялись — жадно, повелительно — ему на плечи. Он сжал ее запястья; это было усилие, заставившее содрогнуться каждый мускул его тела, но он отбросил ее руки.
— Почему ты здесь? — повторил он.
Она прошептала с легким упреком в голосе:
— Я думала, у тебя хватит веры в меня, чтобы понять. Я не могла признать тебя вчера, я боялась, что за нами следят. Я здесь, чтобы спасти тебя.
Он спросил мрачно:
— Как ты попала сюда?
— У меня есть друг в Нижне-Колымске, — поспешно прошептала она. — Большой английский торговец, Эллере. Живет через дорогу от ГПУ. Он знает людей там, влиятельных людей, которым он может приказывать, понимаешь? Мы услышали об этом… о том приглашении от Кареева. Эллере все сделал, чтобы меня прислали сюда.
Она остановилась, глядя на его бледное лицо:
— Почему ты так… суров, милый? Ты не улыбнешься, чтобы поблагодарить меня?
— Улыбнуться чему? Моя жена — в руках гнилого коммуниста.
— Мишель!
— Неужели ты думала, что я захочу быть спасенным — такой ценой?
Она спокойно улыбнулась.
— Неужели ты не знаешь, как много женщина может пообещать — и как мало — исполнить?
— Моя жена не может играть такую роль.
— Но мы не можем выбирать оружие, Мишель.
— Но есть честь, которую…
Она проговорила гордо, уверенно, высоко держа голову, напряженным звенящим голосом, бросая каждое слово ему в лицо.
— У меня есть щит, который моя честь пронесет через все битвы. Я люблю тебя… Взгляни на эти стены. В камне — замерзшая вода. Еще несколько лет, и твои глаза, твоя кожа, твой разум замерзнет, как она, раздавленная этим камнем, днями и часами, которые не двигаются с места. Ты хочешь, чтобы я покинула тебя и шла по миру с одной лишь мыслью, одним желанием, и оставила тебя в этом ледяном аду?