— Да, завтра я стану товарищем Кареевым. И послезавтра. И буду им еще множество дней. Но не сегодняшней ночью. Имею же я право на ночь ради самого себя, не правда ли? Посмотри, — и он с гордостью указал на стол, — я заказал все это для тебя — по радио. У меня есть деньги на счете в банке Нижне-Колымска. Моя зарплата. Мне нечего было с ней делать целых пять лет… Полагаю, не по самим деньгам я скучал все эти пять лет — более, чем тридцать пять.
— Никогда не поздно, пока живешь, и если еще хочешь жить.
— Это так странно, Джоан. Я никогда не знал наверняка, как понять, что ты хочешь жить. Я никогда не думал о завтрашнем дне. Я не беспокоился, чья пуля сразит меня последней и когда это случится. Но теперь, впервые, я хочу, чтобы меня пощадили. Я предатель, Джоан?
— Нельзя предать ничто на свете, — ответила Джоан, — кроме самого себя.
— Преданность, — сказал Мишель, — она как резина: можно растянуть ее ужасно далеко, но затем она порвется.
Кареев удивленно посмотрел на него, словно заметив в первый раз.
— Где тебя научили таким изысканным манерам, официант Волконцев? — поинтересовался он.
— О, у меня было много опыта, сэр, — спокойно ответил Мишель, — воспринимал я его, правда, с несколько другого ракурса. В мою честь также устраивали банкеты. Я помню один из них. Там было много цветов и гостей. Состоялась свадьба, такая, какую устраивали в давние дни. Она держала в руках букет так грациозно, как не смогла бы ни одна другая женщина. На ней тогда была длинная белая вуаль.
Комендант Кареев смотрел на него, и впервые в его взгляде ощущалась какая-то незримая тень сочувствия.
— Ты скучаешь по ней? — спросил он.
— Нет, — ответил Мишель. — Но хотел бы.
— А она?
— Она из тех, кто не остается одинокой надолго.
— Я бы так не сказал про женщину, которую любил.
— У нас с вами, комендант, не одна и та же женщина.
— После ужина. — медленно сказала Джоан, глядя на Мишеля, — вы ведь занесете ко мне в комнату немного дров? Я сожгла последние. А ночью очень холодно.
Мишель молча кивнул.
Комендант Кареев указал на темную бутыль, стоявшую на столе. Мишель откупорил ее и разлил спиртное по бокалам.
Вино было темно-красного цвета, и пока он наливал его, рубиновые искорки окутывали стекло изнутри, а сквозняк играл с пламенем свечи.
Комендант Кареев встал, держа в руках бокал, и посмотрел на Джоан. Она тоже встала.
— За любовь, — сказал он торжественно и невозмутимо.
Он произнес это слово впервые.
Джоан чокнулась с его бокалом. Они столкнулись над свечой, чей свет сквозь темную жидкость отразился красным на лицах Кареева и Джоан. Тени скользнули по их лицам, словно сквозняк по острию пламени.
Когда она садилась, ее рука случайно дернулась, оставив тонкий красный след от вина на скатерти. Мишель спешно подошел к ней, чтобы долить вина в бокал.
— За любовь, мадам, — сказал он. — За ту, что есть, и ту, что была.
Она выпила.
Джоан была одна в комнате, когда Мишель вошел к ней с охапкой дров.
Она молча наблюдала за ним, стоя у окна, скрестив руки, не двигаясь. Он положил дрова у печи и спросил, не глядя на нее:
— Это все?
— Растопи ее, — велела она.
Он повиновался, присев на колени перед печью. Он чиркнул спичкой, и хрустящая кора затрещала, скручиваясь и сворачиваясь, поедаемая огоньками белого пламени. Она подошла к нему и прошептала:
— Мишель, пожалуйста, послушай. Я…
— Как много бревен мне туда положить, мадам? — холодно спросил он.
— Мишель, что ты пытался сделать? Ты хотел сорвать мой план?
— Твоя верность недорого стоит, не так ли?
— Моя верность? А что насчет его? Я видела, что ты сотворил с ней.
— Разве мне не этим следовало заниматься?
— Да, но я вижу, как ты смотришь на него. Я вижу, как ты разговариваешь с ним. Кто я такая, чтобы верить?
— Любовь моя.
— Я верю в это. Да. Твоя любовь. Но для кого это?
— Разве ты не знаешь?
— Он тоже тебе доверяет. Кого из нас, как думаешь, ты обманываешь?
Она посмотрела на него, ее глаза сузились в безразличном, слегка загадочном взгляде. Она медленно сказала с невинным безупречным спокойствием:
— Возможно, обоих.
Он подошел к ней. его голос был напряжен, а глаза умоляли:
— Фрэнсис, я доверяю тебе. Я бы не протянул здесь и дня, если бы не доверял тебе. Но я не просто не могу этого вынести. Мы пытались. Ничего нельзя поделать. Ты должна это понять прямо сейчас. Это безнадежно. Корабль отходит завтра на рассвете. Он будет последним, и после этого море замерзнет. Ты отправишься назад. Сядешь завтра на этот корабль.