—.. и тогда, в один из дней, тебе захочется оставить меня…
Она медленно покачала головой:
— Тебе здесь будет одиноко зимой. Море замерзает. А ночи длятся без конца.
— Такие, как эта?
Он взглянул в окно и рассмеялся.
— Прекрасно, не правда ли? Никогда не замечал этого. Как будто… как будто эта ночь существует лишь для нас двоих.
Піе-то далеко внизу старые часы медленно пробили полночь. Она медленно и мягко повторила конец его фразы:
— Да… лишь для нас… двоих. Давай выйдем на улицу. Там прекрасно.
Комендант Кареев накинул ей на плечи зимнее пальто. Огромный воротник из пушистой серой лисицы окутал ее голову, поднявшись до кончиков ее светлых кудрей.
Снаружи на карнизе балкона, с тяжелого края сверкающих сосулек, на них лилось мягкое серебристое свечение. Часовой с лампой медленно прошел по стене мимо них. А за стеной возвышалась черная дымовая труба корабля.
Комендант Кареев посмотрел на нее. Он впервые за пять лет выпил вина. Это был первый раз, когда он праздновал что-либо. Он привлек ее ближе к себе. Его рука скользнула под лисичий ворот. Но она дернулась в сторону.
— В чем дело? — прошептал он.
— Не здесь.
— Почему?
Она невозмутимо указала на часового, который прохаживался по стене всего в нескольких шагах от них. Комендант Кареев улыбнулся. Он дунул в свой свисток. Часовой круто повернулся, поднял голову и отдал честь.
— Перейдите на пост номер четыре немедленно, — крикнул сквозь шум волн Кареев. — Патрулируйте по заданному маршруту и ждите дальнейших указаний.
Часовой отдал честь, спустился вниз и поспешил прочь через белый двор, снег хрустел у него под ногами.
Губы коменданта Кареева утонули в губах Джоан. Он крепко обнял ее и прижал к себе.
— Ты когда-нибудь чувствовала, что знаешь, ради чего жила все это время, моя дорогая… дорогая… — прошептал он. — Я счастлив, Джоан.
Она запрокинула голову так высоко, что могла видеть отражение звезд, так высоко, что видела перед собой весь двор. Она опрометчиво накренилась назад, безвольно повиснув в его руках. Он с победоносным и довольным видом улыбался.
— Почему ты так странно смотришь, Джоан? Почему ты так улыбаешься?
— Сегодня я счастлива, — прошептала она звездам.
Мишель бесшумно открыл входную дверь. Он осторожно проверил надежность замерзших ступеней и снова проверил пистолет в кармане. Затем он вышел. Ему потребовалось три минуты для того, чтобы снова закрыть дверь, медленно, постепенно, не издавая ни звука. Он запер ее на замок за собой.
Голубоватый снег освещал его фигуру. Но в тени под стенами дома шла тонкая полоса тени. По ней он мог добраться прямиком до ворот причала. Он тихо заскользил по глубокому снегу, прижавшись к стене как можно плотнее. Снега нападало выше его ног, и он чувствовал, как белая пудра засыпается к нему в обувь. Чувствовалось это не так, как ожог, в тех местах, где его старые шерстяные носки были продырявлены. Он двигался медленно, не отрывая взгляда от пустующей стены, по которой еще недавно ходил часовой, словно магнитом притягиваемый туда.
Он остановился напротив ворот, ведущих к причалу. Оттуда виднелась черная труба корабля. На острове не раздавалось никаких звуков, кроме шума морского прибоя. Вдалеке он видел два красных мерцающих огонька чьих-то ламп. Ему было необходимо добраться до ворот по открытой местности, по снегу. Но часовые находились слишком далеко. В здании горел свет.
Он упал на снег и пополз к воротам так быстро, как только мог. Он чувствовал, как снег обжигает его запястья, обнаженную кожу между перчатками и рукавами. Пройдя полпути, он приподнялся и оглянулся на здание. И замер.
Наверху, в коридоре, он увидел фигуры двух людей. Они стояли неподвижно, обняв друг друга. Мужчина стоял спиной ко двору.
Мишель поднялся на ноги. Он стоял на виду у всех, на сверкающем снегу, и смотрел на тех двоих. Одна из перчаток упала с его руки, но он не заметил этого. Он не слышал ни звука падающей перчатки, ни звука собственного дыхания, ни даже звука биения сердца. А затем он помчался по снегу при свете луны обратно к двери в монастырь.
Комендант Кареев развернулся вместе с Джоан, когда дверь в его комнату распахнулась настежь. Джоан пронзительно закричала. Мишель стоял на пороге, и с его одежды падал тающий снег.
— Может, вам понадобится это, — кинул он ключи в лицо Карееву. — Я пытался сбежать. И мне все равно, что вы со мной сделаете. Мне все равно, что вы сделаете с ней.
— Мишель! — закричала она. — Убирайся отсюда! Замолчи!
— Она боится, — сказал Мишель, — что я расскажу вам, что она моя жена!