Мать обеспокоенно смотрит на меня. Тихо выскальзывает за дверь, утягивая меня за собой.
— Лукерья как вернулась из института, так сразу принялась за дело. Замешивает, месит, лепит — и так по кругу. Без остановки. Ничего не объясняет. Поговори с ней, Денис. Я чувствую, что-то случилось, но мне она ничего не говорит.
— Ступайте домой, мам. Если что-то прояснится, я позвоню. — Я успокаиваю её, как могу, и остаюсь наедине с супругой.
В голове перебираю возможные причины нервозности Лукерьи, но не понимаю, что могло расстроить жену до такой степени.
— Луковка, — я обнимаю её, незаметно пробегаюсь руками, ощупывая тело супруги. — Ты завалила госэкзамен?
Она фыркает и смотрит наконец на меня.
— Скажешь тоже! Сдала. В числе первых. — Она вздыхает. — Ты можешь потребовать у них мой диплом?
— Скоро они сами тебе его отдадут. — Я сохраняю на лице серьёзное выражение. — Но если не отдадут, я тебе обещаю, что заберу его с группой захвата.
— Класс! — Расцветает она. — Тогда поможешь мне налепить пирожков, раз приехал так рано?
Я окидываю взглядом все поверхности кухни, заставленные блюдами и тарелками с заготовками из теста.
— Ты… ждёшь гостей? — Прощупываю я почву. — Вроде бы мы договорились, что не будем отмечать с размахом годовщину свадьбы в этом году.
Она застывает на месте, превращаясь в изваяние. Кажется, я близок к пониманию. Про годовщину я не забыл. И подарок вручил ещё с утра. С самым безобразно дорогим и роскошным букетом, какой только сумел отыскать. Поэтому бояться мне нечего.
— Ну какие гости? — Неожиданно жалобно спрашивает она. — Посмотри на меня, Денис! Я же сама уже… как пирожок!
— Вовсе нет, — убеждённо говорю ей. — Ты прекрасна, просто великолепна, Лукерья. Самая красивая. Я люблю тебя, маленькая. Очень сильно.
— Всегда так говоришь, — бурчит она под нос.
— Потому что это правда. — Парирую в ответ.
Мы вместе три года, и я ничего не могу с собой поделать. Ну и пусть официально нашей семье на год больше, мы ничего не стали менять, просто отмечаем в день свадьбы, указанный по бумагам, реальное время нашего счастья.
— Если бы ты меня любил, ты бы не заставил меня рожать этого ребёнка в день нашей свадьбы, — надувается она, разворачиваясь ко мне.
Несмотря на капризный тон, Лукерья заботливо складывает руки на большом животе, который забавно топорщится под коротким сарафанчиком.
Я расслабляюсь и притягиваю жену к себе, поглаживая животик. Всё в порядке. Теперь я знаю, что именно беспокоит её. Ничего страшного. Чем ближе день рождения нашего ребёнка, тем больше Лукерья напоминает динамит.
За девять месяцев я успел перевестись в другой отдел, поменять автомобиль на «более безопасный», спрятать все розетки и прикрутить всю мебель в доме, мы перешли на правильное (в понимании Лукерьи) питание, из дома исчезли весь алкоголь и лекарства, бытовую химию пришлось спрятать на хранение за дверь с замком, а лестницу оборудовать специальным защитным ограждением.
Иногда я удивляюсь, что она до сих пор не потребовала у меня сертификаты на материалы, использовавшиеся при строительстве дома. Ну не знаю, вдруг там свинец в краске? Или гвозди не обработаны против коррозии?
— Мне кажется, ты немножко утомилась из-за экзамена, Луковка, — осторожно замечаю я. — Пойдём, я полежу с тобой.
— Вот! Ты опять делаешь это! — Она отходит от меня. — Не понимаешь и не желаешь слышать! Ты абсолютно меня не любишь!
Она испуганно смотрит на меня и нехотя продолжает.
— Прости, ладно? Я снова немного на взводе. Ты же знаешь, что я так не считаю?
— Конечно, Луковка. Я всё понимаю. Ты волнуешься. Скоро начнётся мой отпуск, и я буду рядом. Всё будет великолепно. Вот увидишь. — Я глажу её голову, руку, спину.
Никогда не признаюсь ей, но моё терпение на исходе. В беременности она просто невыносима! Никогда больше не соглашусь снова пережить этот опыт. Даже под страхом смерти. Даже если меня будут пытать. Ни один адекватный мужчина не вынесет такого дважды.
Всё начиналось довольно мило и вполне безобидно: мороженое среди ночи, беспричинные слёзы, очаровательные капризы. Лукерья без конца читала книги о беременности и родах, об успешном родительстве, и я порадовался её осознанному подходу и соглашался со всеми предложениями.
Потом она с истерикой отказалась от узи. И вообще — от любого осмотра. «От любого вмешательства», — если быть точнее. И началась новая эпоха. Мой кромешный ад.
В нашем доме стала частенько появляться милая женщина, с которой Лукерья проводила несколько часов в неделю. Доула, помощница в родах, наставляла мою жену в организации встречи с ребёнком, пол которого мы до сих пор не знаем, в домашних условиях.
Никакие увещевания, что больница безопаснее для самой Лукерьи и для нашего ребёнка, не приносили результата. Жена рыдала, обвиняла меня в чёрствости и собиралась подавать на развод миллион раз в неделю. Когда она съехала к моей маме, я понял, что мне придётся действовать иначе и начал во всём ей потакать.
Так ей тоже не пришлось по нраву: теперь она обвиняла меня в том, что я «не люблю и не забочусь о ней, а только лишь откупаюсь». На вопрос, чем я откупаюсь, она залилась горькими слезами, но признала, что я всё-таки люблю её и забочусь о ней.
Той же ночью Лукерья разбудила меня и сказала, что очень сильно, просто невозможно хочет… есть. И я бы рассмеялся, если бы не я оказался тем счастливчиком, кто отправился в круглосуточный супермаркет в три ночи за скумбрией и консервированными ананасами.
Грешным делом я подумывал, что она просто решила надо мной пошутить. Или отомстить таким образом. Но когда она выложила на ломтики чёрного хлеба куски копчёной рыбы и накрыла сверху колечками ананаса, когда она поедала этот невероятный бутерброд с превеликим удовольствием, я понял, что нет. Не шутила.
— Денис, я так сильно тебя люблю! — Счастливейшим голосом пропела она мне. — Спасибо! Это очень вкусно! А ещё погрей мне молока, пожалуйста!
Периодически у неё возникали особые желания. Меня уже не удивляли просьбы купить селёдку, непременно с икрой, и неспелые киви, кальмаров с дыней, манго с воблой, сушёных анчоусов с самыми зелёными яблоками, какие я только смогу найти в магазине, речного окуня и сливы с маминого участка. Ну и что, что они только завязались. Она же очень хочет их. Прямо до слёз.
Легенды о странностях моей жены ходили по всему управлению.
Весь мир ожидал с нескрываемым интересом, кого же носит под сердцем гражданка Акманова.
И больше всех ждал я сам.
Мне было очень любопытно: девочка или мальчик? Лукерья говорит, что ей всё равно. Главное, здоровый. И упрямо отказывается ходить к врачу. Необъяснимая логика.
Но я верю в её благоразумие. Если бы она почувствовала, что что-то идёт не так, она бы не стала дурить и отправилась бы в клинику. Я знаю.
Поэтому я позволяю ей вытворять всё, что она хочет, спускаю с рук любую блажь. Лишь бы спокойствие скорее вернулось в наш дом.
Только вот…
— Ты совсем не понимаешь меня! — Упрямится Лукерья и снова отходит в сторону, чтобы я не мог дотянуться до её живота. — Ты очень стараешься, я знаю. Но не понимаешь! Я не хочу, чтобы он родился сегодня! Так не честно! Мне не нравится, когда даты совпадают! Никогда не понятно, какой праздник важнее, ради чего приходят гости!
— Ну, конечно, день рождения ребёнка важнее! — Опрометчиво заявляю я, и она гневно сверкает глазами.
— Вот! Что и требовалось доказать! Ты специально сделал так, чтобы твой ребёнок родился именно в этот день! — Её глаза наполняются слезами. — А как же я? Из-за тебя у меня и так не было свадьбы, а теперь ещё и дурацкого праздника не будет!
— Лукерья, да что с тобой такое? — Не выдерживаю я. — Я был терпеливым и понимающим, но это уже перебор! Не ты ли сама отказалась сыграть «настоящую» свадьбу? Не ты ли сама хотела родить сразу по окончании вуза? И что значит это твоё «мой ребёнок»? Он ровно настолько же мой, насколько и твой! С чего ты вообще взяла, что он родится именно сегодня?