Но это тоже было невозможно: Джей в клинике, его исследуют круглые сутки. У Джея на глазу повязка. И он не стал бы задавать всех этих вопросов. Он прекрасно знает, кто она. Он ее любит. Он — ее муж.
Закрыв глаза, Софи погрузилась в черный океан, она была рада ничего не видеть. Пусть волны омывают ее. Она этого хочет, хочет забвения. Пустоты. Покоя. Она почувствовала, как сползает вниз по стене, и порадовалась этому.
«Пусть это прекратится, — мысленно взмолилась она. — Пожалуйста, пусть это прекратится». Шум сводил ее с ума. Снова это ужасное царапанье, словно что-то стремилось забраться к ней в мозг, разорвать его когтями.
Она открыла глаза, но увидела тот же черный океан, который омывал ее в воображении. Лишь через несколько минут зрение вернулось к ней, и она увидела, что находится в собственной спальне. Слабый поток желтого света, струившийся из передней, освещал кружевной подол ее ночной рубашки и широко раскинутые ноги.
Дурное предчувствие зашевелилось внутри. Она не помнила, как надела рубашку. И как легла в постель. И почему у нее широко раскинуты ноги, словно...
От того, что она села слишком быстро, комната закружилась перед глазами. Волна тошноты подступила к горлу, и Софи, схватившись за ночную тумбочку, конвульсивно перегнулась через край кровати. Несколько раз рвотный спазм сотряс все тело, но ее не вырвало — желудок был пуст. В изнеможении Софи упала на спину.
Скребущийся звук становился все яростнее.
Это был не сон. Это была реальность. Она не спала, и она его явно слышала. Всю ночь этот проклятый звук сводил ее с ума. Нужно как-то прекратить это. Она готова на все, лишь бы это прекратилось.
Ей потребовалось несколько минут, чтобы добрести до двери, ведущей во внутренний дворик.
Когда дверь отъехала в сторону, пес сидел на пороге. Это был Блейз. Он стрелой ворвался в дом, скуля и приплясывая, требуя внимания. Софи хотелось обнять его, чтобы успокоиться, но не хватало сил.
Весь алюминиевый порожек был исцарапан собачьими когтями. Софи присела, потрогала шероховатую поверхность царапин, и ей захотелось плакать. Значит, это пес скребся в дверь. Он хотел, чтобы его пустили в дом. По крайней мере это ей не почудилось.
Выпрямившись, Софи повернулась к кухонному столу — в голове вертелся лишь один вопрос.
— О Боже, — прошептала она, прикрыв рот ладонью. Фотография исчезла. Мужчина, ворвавшийся в дом, бросил снимок Олберта на кухонный стол. Софи сама видела его там. Тем не менее, сейчас фотография была приколота к холодильнику именно в том месте, куда она ее поместила.
У Софи перехватило дыхание. Такой безумец не стал бы заботиться о том, чтобы вернуть фотографию на место.
Ночная рубашка прилипла к коже, покрывшейся ледяным потом. Софи бросилась через всю комнату к телефону и, дрожа от холода, стала лихорадочно нажимать на кнопки. Она не знала, к кому еще обратиться за помощью. Услышав голос из автоответчика, Софи удивилась, но потом вспомнила, что сейчас глубокая ночь.
— Клод, — сказала она, — это Софи. Я знаю, что сейчас очень поздно, но, когда ты получишь это сообщение, пожалуйста, приезжай ко мне. Прошу тебя, ты мне очень нужен.
Глава 23
— Я дам тебе транквилизатор, Софи. Это поможет успокоиться и поспать.
— Со мной все будет в порядке, Клод. Мне ничего не нужно.
Софи лежала на кушетке у себя в гостиной, Клод сидел на придвинутом к кушетке пуфе. Он держал в руке стакан воды и большую темно-зеленую капсулу, вид которой Софи очень не нравился. Она и так, без всяких лекарств, уже несколько дней чувствовала себя словно в дурмане.
— У тебя расстроены нервы, — твердо настаивал Клод. — Или ты примешь лекарство, или я позвоню Уоллис и попрошу ее приехать побыть с тобой. Я не могу оставить тебя одну в таком состоянии.
— Ну ладно. — У Софи не было сил спорить с Клодом, к тому же более страшной угрозы он и придумать не мог. Софи ни за что не хотела, чтобы свекровь узнала о происшедшем. Уоллис и так уже думала, что Софи под воздействием стресса съехала с катушек. Это только добавит ей уверенности.
Она взяла стакан, который протягивал Клод, ощутив при этом привычное тепло его руки. Все, что касалось Клода, было привычным и успокаивающим, включая вязаный жакет и сладковатый запах трубочного табака. Он не курил уже много лет, но все равно каждое утро набивал ароматным «Бомбей-корт» свою вересковую трубку «Принц» потому лишь, что ему нравился запах и сама «процедура», как он это называл. Даже звук его голоса, глубокий и спокойный, действовал на нее благотворно.