Жаркец в протянутой руке держит свидетельство. Креше как бы не решаясь взять предложенный документ, внимательно читает его, шевеля губами. Затем поднимает глаза и смотрит в зрительный зал. Потом вдруг, чтобы убедиться, читает свидетельство опять, шевеля губами, как будто бы только теперь до него доходит все, о чем говорил Жаркец. Кажется, что Креше окаменел. Его голос похож на голос, доносящийся издалека, откуда-то из могилы.
Kреше: Что-то я ничего не понимаю.
Жаркец: И я ничего не понимал, когда об этом узнал.
Креше: По этому документу вы с моей женой состоите в браке уже пять лет.
Жаркец: Вы неправильно выразились. Наоборот, вы уже четыре года в браке с моейженой. Мы первые расписались.
Креше: Мне что это снится? Если вам не сложно, ущипните меня, пожалуйста, чтобы я понял, что я не сплю. Ущипните.
Жаркец: Спасибо, конечно, но я не люблю это делать с мужчинами.
Креше: Только чтобы я понял, что я не сплю.
Жаркец: Мне бы не хотелось менять ориентацию. Ущипните себя сами.
Креше: (щипает себя за щеку и вскрикивает) На самом деле, грубая действительность. (Креше еще раз смотрит в свидетельство, затем начинает причитать) Скажите мне, объясните… Ой, проходимка, потаскуха! A-a-a, скотина бесстыжая! А я все эти годы был с ней хорошим и послушным, как собака! А-а-а, гадина двуличная! Осрамила меня, унизила! Где моя честь! Где мое счастье! Я покончу с собой, покончу!
Жаркец: Поберегите нервы.
Креше: Я покончу с собой. Нет, сначала не с собой. Я убью ее. Затопчу ногами.
Жаркец: Успокойтесь.
Креше: Я ей все зубы выбью. Ноги ей переломаю, зубы пересчитаю, буду выбивать по одному…
Жаркец: Голову ей…
Креше: Голову ей о стенку разобью. Масло кипящее в лицо вылью…
Жаркец: Уксус…
Креше: … уксус в глаза выплесну. Волосы своими руками повыдергиваю…
Жаркец: А глаза…
Креше: … глаза выцарапаю, а раны солью засыплю…
Жаркец: (спокойным голосом) Ваши угрозы бессмысленны.
Креше: Забью до смерти!
Жаркец: (таким же спокойным голосом) Это первая реакция, первый шок. Потом вы ей все простите, как будто бы ничего и не было.
Креше: Никогда! Пока я жив, никогда!
Креше вдруг от крика переходит к плачу, начинает хныкать, как ребенок. Жаркец берет руками его голову, кладет себе на грудь, по-матерински гладит его по голове.
Жаркец: Успокойся, дружок, успокойся. Я знаю, как тебе сейчас.
Креше: (сквозь слезы) Как мне тяжело, как мне тяжело! Мама, мне так тяжело!
Жаркец: Успокойся.
Креше: Меня обманула моя верная жена, обмануло меня мое солнышко! Обманула меня сучка!
Жаркец: Успокойтесь.
Креше: (Плачет, плачет, скулит и плачет. Вдруг замолкает и отстраняется от Жаркеца. Смотрит ему в глаза, потом опускает взгляд, затем снова смотрит на него. Произносит тихим голосом.) Как это вообще возможно?
Жаркец: Я узнал об этом две недели назад, а подозревать начал два месяца назад.
Креше: Расскажите мне, все по порядку! Расскажите.
Жаркец: Слушайте. Жил я с ней такой же нормальной жизнью, какой живут все мужья, у которых жены работают проводницами. Драгица выезжала из Любляны в семь тридцать пять скорым «Арена». В Загреб приезжала в девять сорок четыре. Потом она была свободна до тринадцати пятидесяти пяти, когда экспресс «Медитеран» отправлялся в Сплит, где она по моему глупому предположению ночевала в Доме железнодорожника. На другой день она возвращалась поездом, который отходит ровно в…
Креше: Не доставай меня сейчас с расписанием поездов! Я знаю его наизусть. Как она нас так ужасно обманула? Как ты понял? Как узнал, что у нее есть другой?
Жаркец: Я должен признаться, что я ни о чем не догадывался 4 года, 9 месяцев и 23 дня. Ровно 4 года, 9 месяцев и 23 дня я думал, что живу с самой верной, самой лучшей и самой уважаемой женой на свете. Я думал, что я самый счастливый человек на свете, и что Бог любит меня больше, чем всех остальных словенцев. Для меня, который всегда был самым лучшим сторожем на заводе, где производят винты, и который никогда не вынес ни одного инструмента, ни единого винтика, ни кусочка такни, ни кусочка мыла… Для меня, о котором и мой директор господин Стане Грум говорил, что я самый лучший и самый серьезный сторож на нашем заводе, да и не только… Для меня было большой честью, что в мою жизнь вошла Драгица и ее дочь Матильда.