— Это ты называешь — хорошо питаться? — скептически заметил мужчина, отправляя в рот ложку. — Этот баран старше нас с тобой!
— Извини, на троканское вино и мраморное мясо я ещё не заработала, — с обидой ответила Мариэта, которая давно ничего мясного не видела, питаясь овощами и кашами. Когда у неё будет свой огород, то кроме трав, она сможет выращивать кое-что к своему столу. Сэкономит денег, и мясо будет у неё в меню чаще, чем два раза в год.
Женщина облизнула губы и поймала внимательный взгляд раба.
— Я не хотел обидеть, — объяснил тот, — просто для того, чтобы скорее восстановиться, мне необходима хорошая еда. На батате и крупе выздоровление затянется, но это не значит, что я готов есть любое мясо.
Мужчина ещё раз окинул взглядом хозяйку и добавил:
— И дом надо в чистоте держать!
— Чтобы заработать, мне необходимо пополнить запасы настоек, — буркнула Мариэта, — а я два дня только тобой и занимаюсь, сегодня лавку даже не открывала, до отваров и зелий руки, вообще, не дошли. Ох, у меня же стирка не закончена! — всплеснув руками, она выскочила на улицу.
Со злостью колотя простыни, женщина перебирала в памяти разговор — ну, да, она не рассчитывала на дополнительный привередливый рот, поэтому разносолами не запаслась. И пыль с паутиной под кроватью — да, тут она оплошала, надо чаще туда залазить, но мужчина как-то очень обидно в это ткнул. В конце концов, это её дом, а он ведет себя, будто она — его прислуга.
Закончив полоскать, Мари развешала белье и вернулась в дом, молча, поставила перед рабом чашку с порцией зелья, а сама взяла травы и села собирать составы, раскладывая по разным тарелкам.
За два дня она не приготовила ни одной новой порции, это непростительно! Если люди не найдут у неё необходимого зелья, то пойдут к Акиману, местному травнику, её конкуренту. Потерять клиентов так легко, а ей теперь требуется больше зарабатывать, чтобы не только прокормить их обоих, но и иметь возможность что-то откладывать.
Распределив травы, женщина, всё так же молча, принялась нарезать то, что нужно было резать. Рядом ожидала ступка для той части ингредиентов, которую полагалось растереть.
— На правду нельзя обижаться, — назидательно сказал Михаэль, вставая из-за стола. — Если бы у меня служанки развели такую грязь и ходили бы столь неаккуратно одетыми, они вылетели бы из замка в ту же минуту.
— Ну да, у меня нет замка и шеренги слуг, которые весь день только одним и заняты — прислуживать моей милости и убирать всё, что я накидала, зато я в своём доме и не продана в рабство. Да, у меня самая простая пища, зато она честно заработана и приготовлена с любовью моими же руками. Всё верно — моё платье после уборки в пристройке, стирки и готовки не выглядит новым и безупречно чистым, а волосы растрепались, и я обязательно приведу себя в порядок, как только завершу все неотложные дела.
— Можно же просто переодеться, а не ходить неряхой, — фыркнул Михаэль. — В конце концов, ты молодая женщина, а я — вполне привлекательный мужчина. Разве тебе не хочется выглядеть опрятно передо мной?
— Ну и самомнение у тебя! Конечно же, мне больше делать нечего, как только мечтать произвести впечатление на собственного раба! Потом, у меня не так много нарядов, чтобы переодеваться несколько раз за день, — парировала Мариэта. — И снятую одежду необходимо тут же постирать или вычистить, а у меня еще много непеределанных дел.
Женщина замолчала, склонившись над ступкой.
Михаэль залпом выпил зелье и вернулся на кровать.
— Мог и помыть за собой, не рассыпался бы, — не поднимая глаз от порошка, в который превращалась трава, пробурчала Мариэта, — и мне меньше работы. Задницу, хоть, сам вытираешь, или тоже слуги? Кто ты у нас — ваша милость? Сиятельство? Или целая светлость?
Раб, сжав кулаки, вернулся к столу, сгрёб тарелку и чашку и сунулся к тазу, из которого они умывались.
— Фу, ваша милость или светлость, как так можно? Посуду моют в отдельном тазике, вон том, желтеньком! Как можно дожить до такого возраста, и не знать этого? Неужели, у вас в замке ноги моют и пьют из одной посуды?
Бросив в женщину испепеляющий взгляд, раб взял желтый тазик, плеснул в него воды из стоящего на лавке ведра и опустил тарелку и чашку. Побултыхав ими, он извлёк посуду и нахмурился — по краю тарелки распределился застывший жир, а чашка стала сальная и липкая.
Мариэта молчала, продолжая заниматься травами, искоса поглядывая, что делает мужчина.
Тот попытался оттереть жир руками. В холодной воде, ага.