Танюша, задыхаясь, остановилась. Она только теперь осознала, что давно покинула и камень, и болотце. Забыв про опасность снова встретить квадроциклистов, она незаметно для себя самой вылезла на пригорок и носилась бегом по лесу. Сколько она тут кружила? Минуту, пять, больше? В страхе озираясь, Танюша залезла под крону старой ели и прижалась к сырому стволу. Сердце бешено стучало в груди. «Боже, да что же это такое?… Какая я злобная… Почему я такая? Уфф… Почему я не могу быть просто милой и смешной защитницей природы? Это понятное амплуа, в нем бы меня поняли и полюбили. И наверное, мне даже удалось бы что-то изменить в них во всех… Но беда в том, что я злая, что я их ненавижу. Они это чувствуют и отвечают мне тем же. Поэтому у меня никогда ничего не получится. Я обречена вечно ходить вокруг Озера, убирать мусор и, трясясь от страха, уговаривать отдыхающих быть хорошими. А они так же вечно будут, в зависимости от своего характера и настроения, посмеиваться надо мной, или умиляться, или отмахиваться, или посылать на три буквы. А уйти я никуда не могу. Потому что для меня больше нет места на свете. Потому что здесь Ты. Мой муж».
Глава 2. Встреча
Это было удивительно, невероятно, нереально, чудесно. В тот сказочный день законы мироздания, по которым из года в год уже очень давно влачилась ее ненужная жизнь, разрушились и рассыпались в прах. Из этого праха восстал новый мир, похожий на сон, где никогда не садится солнце и нет земного притяжения. Сон был долгий и насыщенный, как целая другая жизнь; но когда он закончился, ей показалось, что она едва-едва успела закрыть и открыть глаза, так быстро все пролетело.
Этот сон начался вечером, у большого костра посреди темного и страшного северного леса. Оранжевые отблески на лицах и деревьях очерчивали зыбкий оазис человеческого тепла, со всех сторон окруженного бескрайней первобытной зимой. Огненный бог, прирученный людьми, защищал их от натиска мороза и смерти. Не будь его, она бы тотчас сдавила и поглотила бы и людей, и их хлипкие тряпичные шатры с торчащими дулами печных труб. Должно быть, ощущение хрупкой победы света над тьмой наполняло сердца безбрежным счастьем, которое невозможно в иных обстоятельствах. Люди были беспричинно веселы, милы друг другу, и все поголовно казались красавцами, хотя выпито было совсем немного – все-таки это был спортивный поход, и в тяжелых рюкзаках, которые они тащили на себе, не было места для излишеств. Иллюзия того, что они одни во всем мире у этого костра, делало каждое лицо уникальным, добавляло благородства, убирало морщины. Каждый из присутствующих в какой-то момент в глубине души уже признавался себе, что хотел бы, чтобы этот вечер продолжался вечно. При этом все желали и счастливого будущего - ибо именно в такие минуты верится, что оно еще возможно – но при этом мечтали, чтобы где-то, в какой-то иной реальности, навсегда осталось настоящее.
С половиной из тех, кто грелся у костра, Танюша была знакома лишь несколько часов, и примерно столько же им оставалось до прощания. Две лыжные группы случайно пересеклись посреди маршрута, и решили на одну ночевку встать вместе, разбив шатры на высокой поляне у полузамерзшей речки. Завтра утром, знала Танюша, все поднимутся затемно, позавтракают в еще теплых, нагретых печками шатрах, а после будут долго и уныло бродить по лагерю, борясь с холодовой ленью и пытаясь упаковать промерзшие пожитки в рюкзаки и волокуши, которые вдруг уменьшатся, и вчерашнее барахло перестанет в них помещаться. Тогда они уже не будут такими красивыми, как сейчас: рассветное солнце беззастенчиво высветит запачканную сажей одежду, и такие же грязные, усталые, постаревшие лица и красными от соплей носами. А когда золотой диск выкатится на острые вершины елей, что стоят стеной на другом берегу, обе группы попрощаются и разойдутся в разные стороны. Благо, идти можно будет по лыжням друг друга. Группа Танюши, которой предстоит еще две трети маршрута, пойдет вверх по руслу речки на далекий, невидимый отсюда перевал. Конечно, сейчас им никуда не хочется идти, и в тайне они не прочь поменяться местами с гостями, которым, наоборот, предстоит радостный путь вниз, туда, где стоят поселки с магазинами, где живут люди, где есть теплые железнодорожные вокзалы и откуда начнется их праздничный путь домой в самом уютном на земле месте – купейном отсеке плацкартного вагона, который после тягот зимнего похода кажется роскошнее пятизвездочного отеля. Но все не так просто: это чувство уюта еще нужно заслужить. Потому-то они и потянутся завтра угрюмой вереницей по лыжне, что протропили им гости. Прояви она, Танюша, малодушие и попросись сейчас повернуть назад – конечно, она ни за что бы не осмелилась этого сделать, но предательская мысль нет-нет да и вспыхнет звездочкой где-то очень глубоко – чуда бы все равно не произошло, теплый вокзал не стал бы дворцом, а плацкартный вагон не превратился бы в отель Ритц. А значит, и думать об этом нечего. Завтра группы разойдутся, а она, Танюша, немного отстанет от своих, чтобы проверить, не осталось ли на месте лагеря какого-нибудь забытого мусора. За своих она более-менее спокойна, они уже привыкли к ее тихо-истеричной «экологичности», а вот этих, новых, она не знает. Какой у них уровень… э-гм, экоответственности? Лучше сразу предположить худшее, чтобы потом не разочаровываться. Конечно, они снисходительно посмеются, глядя, как она выковыривает из снега полиэтиленовые пакеты, а из угольев потухшего костра – остатки консервных банок. Конечно, они скажут приличествующие случаю банальности про «гринпис», «зеленых», и что «тут и так все перегниет». И она тоже привычно улыбнется улыбкой экоозабоченной сумасшедшей, потому что так проще, чем что-то объяснять. Тем более, что она все равно ничего не сможет объяснить им, нормальным людям. Разве смогут они понять, что она весь поход таскает собранный мусор в гремящем мешочке, подвязанном к рюкзаку – он изо дня в день становится все больше и тяжелее – не потому, что нужно беречь планету, сохранять девственные леса и т.п. Хотя и это, конечно, тоже. Но главное – если она не будет этого делать, то вокзал не превратится в дворец, и все те дары, ради которых люди и идут в поход – блаженный теплый сон в шатре после дневного перехода, пылающий костер посреди ночного леса, неожиданный отдых на подъеме в гору, когда ты уже потерял всякую надежду – она не ощутит их сладости, потому что они будут отравлены раскаянием. Она не знает, зачем она такая, и почему она должна платить за общие радости дополнительную цену. Впрочем, она уже привыкла. Цена заложена в смету расходов, мешочек гремит на ходу, ожидая броска в мусорный контейнер на финишном вокзале и вызывая новые шутки среди товарищей. В сердце Танюши воцаряется покой. Значит, да будет так.
Но это будет завтра. Не стоит думать об этом сейчас, когда так хорошо! Огонь освещает довольные лица людей, сидящих тесным кружком. Все уже наелись, относительно согрелись и предвкушают апофеоз походного счастья – теплые и сухие спальные мешки в натопленном шатре. Над языками пламени чернеет большой котел с горячим чаем – драгоценностью зимнего лагеря. Ею, как электрическим током, подпитывается остроумная беседа. Танюша ничего не говорит, лишь слушает; она словно плывет в сонном мареве нагретого воздуха, прижатая с двух сторон товарищами – как же славно, какие же они теплые! – а спиной упираясь в ствол дерева. Может ли быть наслаждение острее? Вообще она тяжело привыкает к новым людям, но за те несколько часов, что они провели вместе, обустраивая стоянку, настороженность улетучилась, и теперь ей кажется, что она знает их всех давным-давно. Вот Ярик – их руководитель. Величественный, уверенный в себе, небрежно повествующий о своих старинных походных подвигах. В иное время такой тип, пожалуй, ее бы оттолкнул, но сейчас волшебство тепла и света заставляет ее увидеть в нем лишь хорошее, и она видит седеющего героя, отважного и немногословного. А вот звезда их группы – наверняка! – эффектная красавица Марианна. Он чудесно поет, остроумно шутит, она сильна, вынослива и в то же время удивительно женственна. Вне этого костра и этого леса перечисленных качеств было бы достаточно, чтобы лишенная их Танюша втайне возненавидела эту зимнюю Артемиду; но только не сейчас. Сейчас она смотрит на Марианну безо всякой тени зависти. Даже, пожалуй, с гордостью, словно она – ее мать, подарившая миру такое сокровище. Еще есть долговязый сухопарый Виктор, который весь вечер говорит только о достоинствах разных видах снаряжения и премудростях его ремонта. Он ни разу не посмотрел ни на кого из женщин, и тем более – на Танюшу, но ее это не огорчает. В неприступности его твердой души есть что-то от бога Гефеста. Она почтительно подает Гефесту кружку с чаем – ей удобнее зачерпнуть, чем ему – он едва заметно кивает, не глядя в ее сторону и не прекращая увлекательного спора о наилучшем типе лыжных креплений. Все сегодня кажутся ей прекрасными, как разные грани одного сверкающего алмаза, и в каждого она готова тут же влюбиться – хоть в Ярика, хоть в Виктора, хоть в маленького Колю, хоть в Марианну. Но радостней всего ей бывает, когда она смотрит вот на этого парня – его имени она до сих пор так и не выяснила. Во время пилки дров ей казалось, что его все называют Он – и она очень удивлялась, как можно обращаться к человеку в третьем лице. У него такое подвижное лицо, что она пока не определила рисунок его черт. Их все время затмевает его широкая треугольная улыбка и радостный блеск глаз. Кажется, глаза его темные. Волосы, наверное, тоже: разгорячившись, он сдвинул шапку на затылок, под капюшон, и на лоб упал живописный кудрявый локон. А еще у него густые, почти сросшиеся на переносице брови: им не хватило для воссоединения волосков, и они перекинули мостик из черного пушка – из такого же делаются первые усы у юных брюнетов. Должно быть, ему где-то около тридцати или немного больше: уже проявляется небольшая угловатость на скулах, первые морщинки у глаз. Но, право, это не только его не портит, а кажется, что именно сейчас, в своей тридцатилетней ипостаси, он достиг совершенства, которого не было во времена пухлой и округлой юности. Она пытается представить, каким было его лицо тогда и понимает – нет, он никогда не был так красив, как сейчас.