Как только входим в дом, Алекс объявляет детям:
— Выбирайте комнаты! Лучше всего, я думаю, если они будут на одном этаже с нашей спальней. Как ты считаешь, Лера?
— Да, конечно, — мямлю.
— Ого, какой огроменный дом… он твой, Алекс? — у моего старшего ребёнка, похоже, шок.
— Наш. Мой, твой, Сонин и мамин, — и я впервые за последнюю неделю вижу подобие улыбки на лице своего новоиспечённого супруга.
— Что, весь?
— Весь.
— И бассейн?
— И бассейн, и террасы, и даже пляж. Но ходить туда можно только с взрослыми.
— Я уже взрослый! А сколько тут этажей, Алекс?
— А сколько ты насчитал снаружи?
— Три.
— Да, со стороны дороги три, а со стороны залива — четыре.
— Круууть! — восхищается Алёша.
— Лера?
Я вздрагиваю:
— Что?
— Где наша спальня, ты уже знаешь. Выбирай любую сторону, какая тебе удобнее — правая, левая — как скажешь. Мне без разницы. Сейчас я ненадолго должен уехать по работе. К ужину постараюсь вернуться, — сообщает, только раз коротко на меня взглянув.
Я не жду от него объятий и поцелуев на прощание, но и эта холодность замораживает. Раньше он всегда смотрел на меня, не отрывая глаз, а теперь вот так — коротко и бессодержательно.
Алекс освободился после десяти вечера, пропустив и ужин и всё остальное, что могло бы быть после него. Но и вернувшись, он не поднялся в «нашу» спальню, а продолжил работать внизу, сидя в кресле в гостиной. Дети уже спали, так и не дождавшись его — Алекс уже успел очаровать их до состояния «слепого обожания», а вскоре и вовсе станет их кумиром. Впрочем, и взрослые — все, кого я знала — притягивались к нему, как к электрическому магниту. С детьми же Алекс общался на равных, то есть так, как если бы они были ровесниками: внимательно выслушивал, всегда находил для них время, и они откровенничали с ним даже больше, чем со мной. Ну и, конечно, игрушки: дорогие, сложные игровые приставки для сына, кукольные дома, наряды и ещё много чего для дочки. Он покорил их своими беседами ещё в самолёте, а дом его стал для них родным с первого же дня. Я не переставала удивляться: если бы у меня всё так легко и гладко получалось!
В комнате, которая раньше была «его», а теперь вдруг неожиданно стала «нашей», я не чувствую себя дома. Но и гостем тоже не ощущаю с тех пор, как прожила в этом доме почти три месяца. Правая и левая стороны — это не о кровати, а о выборе гардеробной и ванной комнаты, которых в этой главной в доме спальне по две — для мужа и для жены. Мне тоже совершенно безразлично, где будет «моя территория» — справа или слева, но разве один бельевой ящик для двоих не сближает?
Странно и непривычно залезать под «наше одеяло» и вытягивать ноги на «нашей простыни», когда совсем недавно всё это было чужое — его и Ханны. Но усталость после долгого перелёта берёт своё.
Lana De lRey — Music To Watch Boys To
Я просыпаюсь посреди ночи. Лунный свет заливает белоснежную спальню, а перемычки между стёкол отбрасывают длинные тени, делая её похожей на космическую станцию на орбите далёкой планеты. В комнате так светло, что вполне можно читать книгу без света.
Алекс спит рядом — пришёл, наверное, когда я уже уснула. Его тело повёрнуто ко мне спиной, и я обнаруживаю на ней довольно большую татуировку, сползающую от лопаток на бок до самого живота. Рисунок в этом освещении сложно разобрать из-за его сложности, но я узнаю мелкие замысловатые узоры — Кельтские, скорее всего. Догадываюсь о её предназначении — Алекс закрыл ею свои шрамы, а мне жаль их, они напоминание о том, как дорого он мне достался.
Господи, как же он красив… мужественен! Настоящая здоровая сила растекается по волнам мышц, одетым бархатной кожей. Алекс и раньше был развит физически, но всё же с оттенком женственности в линиях и очертаниях талии, шеи, бёдер, кистей рук. Теперь его мышцы стали грубее и больше — он повзрослел, возмужал, обзавёлся брутальными тату. За прошедшие месяцы его тело окрепло так сильно, что слабость и беспомощность, пережитые всего несколько месяцев назад, кажутся теперь кошмарным сном.
Мне безумно хочется провести ладонью по его плечу, изгибам мышц на руке, талии, но кровать настолько большая, что вероятность случайных прикосновений невозможна. Моя рука легонько тянет шёлковую простынь, едва прикрывающую его бёдра, чтобы обнажить ягодицы: я не знаю, как и чем объяснить это желание, но мне безумно хочется посмотреть на него полностью голого. Я жадно разглядываю его изгибы, но много увидеть мне не удаётся: внезапно Алекс разворачивается на спину во сне и натягивает простынь обратно.