Дурное настроение обычно обходило Лёву стороной надежно и шустро. При этом Лёва вовсе не чурался демонстрировать высшую степень доверия к зубовскому семейству — наоборот, подчеркивал это доверие при всяком удобном случае. Ссылаясь на ловко изобретенную причину — постоянное присутствие Валерии Ильиничны дома, хранил в маленькой комнате Урусовых полный комплект средневековой рыцарской амуниции. Стоимостью своей доспехи эти приравнивались к состоянию западного буржуина рангом повыше среднего, включая дом, машину и усредненный банковский счет. Такое обстоятельство самым честным образом давало Лёвке законное право оказывать женщинам более-менее регулярную финансовую помощь в счет аренды помещения под склад антикварного добра. В итоге каждый месяц-два ему удавалось подбрасывать в семью каких-никаких деньжат. Разумеется, поступки эти великодушный Лёвка совершал не столько из человеколюбия, сколько с целью завоевать руку и сердце Аделины Юрьевны.
Про ценность рыцарского снаряжения Лёвка отчасти привирал, однако цели своей достиг — отобрал-таки Аделину у матери. Та, впрочем, не сильно возражала, несмотря на пятнадцатилетнюю разницу в возрасте дочери и друга семьи. Не противилась она и тому, чтобы юридически узаконить Адочкины отношения со спекулянтом старинными ценностями, имеющими историческое и культурное значение, а если именовать такое дело по-новому, то — профессиональным коллекционером-оружейником. Также не возражала вдова княжеского потомка Юрия Урусова и против переезда зятя на Зубовку, к жене, в гостеприимный тещин дом, в котором к тому же имелась лишняя комнатка для хранения шлемов и кольчуг.
— Адка, ты не поверишь, мне всегда хотелось взять в жены исключительно восточную женщину… — мечтательно сообщил он молодой жене наутро после их первой ночи на Зубовке. — И чтобы влюбиться в нее так… ну просто… до кончиков ресниц, до самого последнего мизинчика, до самой отвратительной тещи, ну из тех, которые в анекдотах. — Он улыбнулся. — Ну тут, правда, не мой случай, тут мне дополнительно обломилось. Как говорится, отвесили товару сверх весов и бесплатно к тому же упаковали.
Ада прыснула, но тут же удивленно посмотрела на мужа:
— Постой, постой, это почему еще «восточная»? В каком смысле «восточная»?
— Ну как же? — в свою очередь, удивился Лёвка. — Вы же Урусовы, как-никак, те самые, я в курсе.
— Лёв, ты что такое говоришь? Урусовы, разумеется. Только отец мой был правнуком князя Михаила Александровича Урусова, генерал-губернатора Нижегородского, а потом, с тысяча восемьсот, кажется, шестьдесят второго — Витебского, Могилевского и Смоленского. А до этого, папа говорил, когда я еще ребенком была, что его, Михаила Александровича, предок был Семен Андреевич, тоже Урусов, боярин и воевода новгородский, участник Русско-польской войны 1654—1667-го. Ты чего, какой еще Восток?
— Вот ты, Адуська, все же больше по литературе, а не по истории. А лучше б наоборот. В реальной истории больше правды и практически отсутствует вымысел — это тебе не «Вечера на хуторе у Диканьки» для седьмого «Б». У нас — точность и факт, на них все держится, весь мир. Вот, к примеру, возьмем оружие, которое, поверь мне, надежней любой мировой валюты. Ну, скажем, девятнадцатый век. Ну-у… допустим, что-нибудь из холодной антикварки. Вот… послушай, вникни и пойми, что такое истинная история, в фактах, событиях и стоимостных эквивалентах. — Лёвка задрал глаза в потолок, покривил лицо, включив, видно, какую-то тайную внутреннюю кнопку, и произнес: — Сабля фузилерная офицерская, образца примерно второй половины девятнадцатого века, Германия. Клинок чуть изогнут, с одним долом, по периметру обычно украшен травлением. Боевой конец двухлезвийный. Эфес, как и быть тому следует, из рукояти и гарды. Гарда всегда латунная, с одной защитной дужкой, перекрестьем, загнутым вниз по направлению к обуху клинка, и двумя латунными щитиками, на одном из которых клеймо. Рукоять покрыта кожей ската, по желобкам перевита латунной проволокой. Спинка и навершие рукояти латунные, с расширением по центру рукояти. Ножны деревянные, обтянутые черной кожей, с латунным прибором и стреловидным шпеньком… — Он мечтательно выдохнул, вернул глаза на прежнее место и перевел взгляд на все еще обнаженную жену. — А? Вот это история, в каждой детальке своей, в каждом причудливом орнаменте, в каждом изгибе, в каждом повороте. А ты говоришь…