Выбрать главу

Задержав дыхание возле мусорных баков, притулившихся справа, Эдвард почти пересёк их запретную зону, обещающую меньше ста метров до выхода к нужному подъезду, когда из-за спины послышался незнакомый голос.

— Есть закурить?

Вопрос довольно простой, и ничего отталкивающего, ничего пугающего, по сути, быть в нём не должно, но в переулке зазвучал он жутковато. Эхом отдался от стен, завис где-то между грязными кирпичами. И, если признаться, немного напугал. Хотя обычно страха за собой Эдвард не замечал вовсе. Одна боязнь была в его жизни — расстаться с Беллой. Ещё в тот день, когда увидел её на цветочном празднике в крытой повозке — исполняла роль лесной феи для детского карнавала — понял, без кого ни за что не сможет прожить.

— Я не курю, — с некоторым опозданием и немного глухо отозвался он, на мгновенье остановившись. Не оборачиваясь, мотнул головой. И намеревался идти дальше…

— А может, всё-таки попробуешь? — донеслось вслед; вызывающе, даже с издёвкой.

Говорили определённо возле мусорников. Не стоял же этот мужчина (судя по тембру, женщиной незнакомец быть никак не может) прямо на стене, как спайдер-мен с того плаката, что неизменно висел в его детской комнате на самом видном месте.

Эдвард сделал вид, что не услышал, но пошёл, почему-то, быстрее, а лилии сжимал сильнее. Неприятное и холодное — куда холоднее мокрых стен — ощущение забралось в самую душу.

— Не вежливо отказываться, когда приглашают.

При всём желании мужчина не сумел бы отойти в сторону: огромная тень появилась перед глазами за мгновенье ока. И голос уже другой, поменявшийся: грубый, низкий. Как в плохих фильмах ужасов.

Грабитель? Маньяк-убийца? С чего бы здесь — район не подходит для обворовывания. Если и встретишь человека на улице после десяти, то лишь по счастливой случайности. Как сейчас, например.

Вопрос лишь в том, для кого такая «случайность» счастливая? Явно не для Эдварда…

Он попытался молчаливо обойти безразмерного истукана, чей пиджак так невыносимо пропах потом и спиртным, но тот не позволил. Запросто, не обращая внимание ни на попытки дать сдачи или отпихнуть от себя, скрутил Эдварда, выгнув вверх обе его руки и прижал лицом к кирпичной стене, впечатав в неё. Силы явно были не равны.

Букет лилий полетел в лужу. Розовые лепестки полностью забрызгало грязью — не отличить от дороги.

— Так дела не делаются, красавчик, — просипел Эдварду на ухо здоровяк, совершенно недружелюбно хмыкнув.

— Деньги слева, — не скрывая отвращения, произнес Каллен, кивая головой в сторону кармана брюк.

Если есть возможность откупиться — так будет лучше. Тягаться силами в планы не входит, а без двух сотен он как-нибудь проживет. Либо деньги, либо руки — выбор неравноценен. К тому же, дома ждёт Белла.

Здоровяк смеётся. Негромко и очень неприятно. Как наждачной бумагой по стеклу.

— Оставь себе. На память.

Оставить?.. А в чём же тогда смысл всего этого?

Внутренности Эдварда неприятно стягивает от предположений, а затем и от действий незнакомца, который всё же пробирается к заветному карману, перехватив его руки другой рукой (что удивительно, то и сейчас хватка такая же крепкая и рывок влево-вправо гарантирует лишь сломанные предплечья). Может быть, передумал? Но нет. Пальцы уже в кармане, а бумажник не трогает. Словно бы что-то…

И тут до Эдварда доходит, что большой и твёрдый предмет, вот уже как пять минут упирающийся в его спину из-за чересчур близкого нахождения горе-грабителя, вовсе не пистолет.

Он хочет закричать; хоть кто-то, но, твою мать, должен услышать! Даже здесь! Даже теперь!..

Не успевает — невообразимых размеров ладонь крепко-накрепко зажимает рот.

*

Две полоски. Две розовые, две идеально розовые, идеально ровные, прямо как на картинке, полоски. На белом фоне их видно слишком хорошо, чтобы списать всё на галлюцинацию. На белом фоне они очевидны.

Белла сидит на полу в ванной, поджав под себя босые ноги и завернувшись в теплое махровое полотенце, и, не веря, глядит на маленький тест, только-только вытянутый из светло-синей упаковки. Пятый по счёту. Пятый за последний час.

Её грудь часто вздымается, не в силах вместить в себя нужное количество воздуха, а широко распахнутые глаза настороженно перебирают все предметы, имеющиеся в уборной, стараясь дать хоть какую-то подсказку, хоть какое-то объяснение, что происходит.

Одна лишь фраза «не может быть» стучит в ушах вместе с кровью.

Одно лишь слово «невероятно» приходит на ум.

Девушка оглядывается на опущенную крышку унитаза, где, перед очередным собратом, выложены ещё четыре похожих вещицы. Разные марки, разная цена, разные названия; общее во всём — лишь точность определения: до 98%, как гласит рекламная упаковка. И на всех две розовые полоски. Как в волшебном сне.

Белла недоверчиво проводит рукой по поверхности теста — не испаряется, добрый знак. Неужели на самом деле?.. Неужели получилось?..

В следующую секунду она уже стоит на ногах. В следующую секунду смотрит на своё отражение в зеркале, занимающем полстены блестящей белой ванной, останавливаясь главным образом на животе. Плоском, как и всегда. Ровном, без единого изъяна. Но ей чудится маленький бугорок. Маленький-маленький, потому и незаметный на первый взгляд. И этот бугорок — ребёнок. Их ребёнок.

Его.

Тест падает на пол, не получив возможности лечь на унитаз рядом с остальными «убеждениями». Белла отпускает полотенце, подходя немного ближе к зеркалу.

Бережно и боязно, будто бы что-то изменится от её неосторожного движения, от неосторожного, необдуманного шага, складывает ладошки поверх друг друга на том самом невидимом бугорке. По её щекам бегут слезы, а на губах — улыбка. Широкая-широкая, как никогда прежде. Улыбка облегчения, восторга и безудержного счастья.

Она пугается этого чувства. Никогда нечто столь сильное, столь волнующее, её душу не будоражило и в крови не бежало. Никогда ещё стук сердца не был настолько громким, а крик радости — необъятной, невозможной, непередаваемой — не стоял в горле. Она не знает, куда себя деть и как выпустить наружу хоть немного сгрудившегося внутри чувства; с подобным прежде не сталкивалась.

Было, задохнувшись от нетерпения, бросается к телефону, не потрудившись даже накинуть полотенце обратно. И поспешно, дрожащими пальцами, пытается набрать нужный номер. Но затем, когда на экране уже появляется фотография Каллена, поставленная на вызов, передумывает. Глубоко вздыхает. Прикрывает глаза.

Не так. Он придёт — и скажет. И покажет. Докажет. Убедит.

Уж очень хочется увидеть внутри самых любимых на свете серых глаз — о Господи, пусть у малыша они будут такими же! — подобное тем, что испытывает сейчас она сама. Побыстрее бы… побыстрее!

… Но время, как назло, идёт, радость постепенно утихает до нужной отметки, светясь лишь огоньком в том самом месте, где Белла по-прежнему держит ладони, а Эдварда всё нет. Его нет в одиннадцать. Его нет в полночь (крайнее время возвращения домой). Его нет и в час.

Изабелла звонила уже пять раз — ровно столько, сколько тестов было в ванной, — но безрезультатно. «Абонент вне зоны действия сети» — самая страшная фраза, которую ей доводилось слышать.

Девушка сидит за столом кухни, откуда хорошо просматривается улица у подъезда и даже немного вдаль, к переулку, ведшему к нему, но никого там нет. Пару фонарей, один светофор — вот и все обитатели.

Она тоскливо глядит на остывший в духовке ужин (уже дважды подогретый и, наверное, утративший нужный вкус), вспоминая, с каким воодушевлением, намереваясь отпраздновать столь потрясающую новость, узнанную благодаря розовым полоскам, помешивала на плите густеющий соус из яичных желтков, сливок и лука-шалота, постепенно добавляя в него зелень. Хотела удивить любимым блюдом. Удивила…

Половина второго. Да что же это?!