- Что значит - станет? - возмутился Валерий. - У мальчика несомненные способности к биологии, он добился там именной стипендии, а это мало кому удается. Он уже стал самостоятельным человеком, я, во всяком случае, спокоен за твоего сына.
- Твой сын, между прочим, тоже учится в Америке, - заметила Нина, обращаясь к брату и напирая на местоимение "твой". - Так вы с ним и не увиделись. Между прочим, это довольно дорогое удовольствие - учить детей за границей. Не думала, что за философию столько платят.
Валерий пожал плечами:
- Я не платил ни копейки - к счастью, у меня масса коллег по всему миру, они с удовольствием помогли мне. Связи - это тоже своего рода капитал. А насчет моего сына... так я, Нина, уже привык. Да и теперь поздно. У меня Наташа и жена, и ребенок по совместительству.
- Это как? - хором спросили Нина и ее муж.
- Да она совершенно не приспособлена к жизни, - пояснил Валерий. - Не приглядишь - обязательно во что-нибудь вляпается или что-нибудь перепутает. Как дитя. Только и умеет хорошо переводить детективы.
Родственники переглянулись. Я благоразумно промолчала. Мой дорогой доктор наук и профессор, похоже, искренне считал, что я не от мира сего и полагаю, будто булки растут на деревьях, а кофе и чай текут из водопроводного крана. Впрочем, ему самому действительно было все равно, что есть, во что одеваться и какой мебелью и тарелками пользоваться. Гений - он и есть гений. А я, при всей моей непрактичности, умела довольно много: от выпечки пирогов до вышивки гладью. И еще быстро печатала на машинке и разбирала любой почерк, в том числе и совершенно неудобочитаемый - моего философа. Наконец, в первом браке, с отцом моего ребенка, я прекрасно справлялась со всеми так называемыми "святыми женскими обязанностями", да и с кое-какими мужскими заодно, если уж на то пошло.
В общем, все прошло почти хорошо, а главное, моя совесть была спокойна: у моего драгоценного снова появилась родня. А родственников, как известно, не выбирают. Да и, может быть, они только при первой встрече так вели себя, с непривычки, а потом переменятся.
Второй визит состоялся не скоро - где-то через полгода после первого. К себе Нина нас не приглашала, а на мои приглашения отвечала вежливым отказом, ссылаясь то на занятость по работе, то на дачные хлопоты, то на плохое самочувствие. Слава богу, хоть по телефону брат с сестрой теперь разговаривали более или менее регулярно. Наконец они снова приехали к нам в гости. Но второй визит оказался почему-то не менее натянутым и значительно более коротким. Нина раскашлялась, сидя на этом самом диване, потом они с мужем вдруг ни с того ни с сего заторопились домой, обещали созвониться...
Но снова мы встретились только тогда, когда Валерия не стало. Месяц он ел все меньше и меньше, худел, плохо спал, но ни на что не жаловался. А потом вообще перестал вставать с дивана. Участковый врач только руками развела и посоветовала госпитализировать. От этого мой муж наотрез отказался - больниц он на дух не переносил. Сказал - пройдет, весенняя депрессия, не впервые.
Не прошло. Он так и угас, чуть-чуть не дожив до своего пятидесятилетия. Вечером заснул, а утром уже не проснулся. В состоянии транса я позвонила его сестре, и первый вопрос, который она задала, поразил меня даже в том почти невменяемом состоянии, в котором я тогда находилась:
- Завещание Валерий так и не написал?
Нет, завещания Валерий не оставлял. Что было завещать-то? Библиотеку по философии? Старый, расстроенный рояль? Или мою скромную гордость - новую кухню, отделанную вагонкой и облицованную замечательной плиткой? Кухню мечту советской домохозяйки восьмидесятых годов? Ничего не скажешь, богатое наследство!
Похоронами распоряжалась Нина, хотя платила за все я. Распоряжалась по телефону, они с мужем приехали только в крематорий, причем тогда, когда печальная церемония уже почти закончилась. По их словам, старенькая машина Игоря чуть ли не трижды ломалась по пути от их дома на шоссе Энтузиастов до крематория на Хованском кладбище. Что ж, возможно. Основную энергию сестра моего покойного мужа затратила на то, чтобы не производилось вскрытия, напирая на какие-то религиозно-этические соображения, и своего, как ни странно, добилась. Мне тогда было безразлично, от чего умер Валерий, самой жить не хотелось.
Поминки организовали сослуживцы Валерия, у него в институте. Предложение Нины отвезти меня домой и побыть со мной какое-то время я отклонила: Марина настояла, чтобы я несколько дней прожила на даче у ее родителей и сама меня туда проводила. Больше я Нину не видела, да и не стремилась, а на ее неоднократные настойчивые предложения приехать ко мне, помочь, поддержать, всегда отвечала отказом, сама не понимая почему. Наверное, потому, что она слишком напоминала бы мне о том, кого я потеряла. И не могла я забыть странного вопроса о завещании, хотя чушь же очевидная!
Как потом выяснилось - не чушь. Через несколько месяцев после смерти Валерия его первая жена внезапно материализовалась в моей жизни, заявила о том, что по закону ее сыну положена половина квартиры. Если я в состоянии выплатить стоимость своей половины - пожалуйста. Если нет...
Дело кончилось тем, что квартиру продали, а мне купили мои нынешние апартаменты. Полагаю, надули, но тогда мне было не до того, а когда я слегка пришла в себя, выяснилось, что поезд не только ушел, но и рельсы разобрали и сдали в металлолом. Можно было оспорить через суд, но это уж и вовсе не в моем характере. Тем более что сонаследники вполне откровенно дали мне понять: человек смертен, и я в этом плане - не исключение. Причем смертен, как известно, внезапно. Умереть, не достигнув сорока лет, мне не хотелось. Еще меньше хотелось умереть насильственной смертью и при загадочных обстоятельствах. Пусть правовые вопросы для меня темный лес (покажите мне человека, который, не будучи профессионалом, разбирался бы в отечественных законах, в них и юристы-то "плавают"), но напереводила я достаточно, чтобы представить себе, сколько есть способов убрать с дороги неродного. Этот опыт мы у Запада перенимаем прямо-таки стахановскими темпами...
Из омута воспоминаний меня вытащил мой гость, причем для этого ему пришлось не слишком деликатно потрясти меня за плечо.
- Мой друг сейчас приедет. Давайте все-таки выпьем чаю. На вас лица нет. Лично я дал бы вам рюмку чего-нибудь покрепче. У вас есть?
Я, как сомнамбула, полезла в шкаф и достала бутылку, оставшуюся от каких-то гостей. В ней еще оставалось грамм триста, не меньше.
- Вот, - протянула я емкость Андрею.
- Ликерное вино... Господи, спаси нас от интеллигенции! Я же сказал: покрепче.
- Уксусная эссенция подойдет? - огрызнулась я, чувствуя, что начинаю сходить с ума. - Крепче ничего нет. Простите, Андрей, я просто вспомнила...
- Что - вспомнила?
- Да о смерти мужа... О том, как меня из квартиры выжили... В общем, это неважно.
- Не уверен. Ладно, выпейте хоть вина, вас трясет. А потом постарайтесь рассказать мне, что именно вы вспомнили. Может быть...
- Вы со мной разговариваете, как следователь в американском детективе, - попыталась я занять оборонительную позицию. - Сразу скажу, я не убивала своего мужа, не ограбила ни одного банка и даже никого не навела на коллекцию антиквариата. Просто я...
- Просто вы запутались, Наташа, - очень мягко сказал Андрей. Простите, я работаю в сугубо мужском коллективе и вообще не слишком уверенно чувствую себя с женщинами. Возможно, лезу не в свое дело, но мне хочется вам помочь...
- Почему? - выпалила я, окончательно наплевав на все приличия. - С какого перепугу вы кидаетесь мне помогать? По вашим собственным словам, вам предстояло целую ночь работать, а вы вместо этого не только никуда не торопитесь, но еще и начинаете разбираться с проблемами совершенно посторонней для вас бабы. Зачем вам это надо? Кто вы?
- Не знаю, зачем мне это надо. Я - специалист довольно узкого профиля, по странному совпадению мне иногда приходится иметь дело с радиоактивными материалами. И я категорически отказываюсь считать вас посторонней бабой: в конце концов, я у вас в гостях. Да, напросился, но у каждого мужчины свои способы начинать ухаживать за женщиной...