Полина родила девочку на первом курсе мединститута. Августу почти сразу забрала к себе Тамара Игнатьевна. На четвертом курсе Полина развелась, а после окончания института благодаря семейным усилиям и московским связям попала во флебологический центр.
Тамара Игнатьевна как-то спросила, уже после гибели Сергея, не хочет ли Гутя тоже переехать в Москву. Но она, прожив у матери две недели, сказала:
— Это не мой город.
Тамара Игнатьевна усмехнулась. Если бы не она с ее глупостями, то Августа никогда бы не узнала, что существуют для жизни другие города, кроме Москвы.
Интересно, а какой город стал городом той девочки, чью жизнь она так лихо — за одну ночь под песни Пола Анки — развернула в другую сторону от Москвы?
15
За время, прожитое до болезни, Надя научилась делать многое, причем очень хорошо. Но, как поняла с помощью Лекаря, она не умела просто быть.
Теперь Надя училась быть, то есть жить и получать удовольствие от каждой минуты своей собственной жизни. Было трудно сделать то, на чем настаивал Лекарь.
— Вы не знаете истинных чувств других людей, — объяснял ей Лекарь. — Вы говорите, вашим дочерям больно смотреть на такую мать? Но вам самой приятно их видеть. Не надо думать, что они хотят иметь точно такую мать, как у других.
— Но другие дети могут залезть на колени к матери, бегать вместе с ней, играть.
— Все это у вас и ваших девочек уже было, они это помнят.
На самом деле она «осела», когда девочкам пошел четвертый год. Надя испугалась и решила, что им страшно, должно быть, рядом с ней, и отдалила их от себя.
Она видела сочувствие в глазах знакомых, иногда ей казалось, что ужас стынет в глазах Николая, а мать и отец прячут свои, красные от слез.
Надя согласилась, чтобы дочери переехали к ее родителям.
Но сейчас, подумала она, Лекарь прав — они обе уже не в том возрасте, когда хочется сесть на колени к своей матери. С ними можно проводить время иначе — складывать мозаику; ей самой понравилась такая забава, к которой пристрастил ее Лекарь. Она забывала обо всем, когда собирала средневековые замки или выкладывала из мельчайших кусочков леса и реки. Иногда приходила в голову мысль, что вот так же можно заново собрать и себя — новую. Остались же какие-то детали, их можно передвинуть внутри себя. Например, вдвинуть позвонки на место. Но почему-то Лекарь не спешит с этим. Он словно ждет чего-то от нее. Ему не хватает деталей для полной картины?
Она знает, чего ему не хватает. Надя поняла, в чем заключается его главная идея, справедливость которой он хочет, чтобы подтвердила она. Болезнь тела — сигнал о неблагополучии духа, со свойственной ей краткостью сформулировала она. Но пока она не готова рассказать ему то, что должна рассказать.
Теперь, по воскресеньям, Надя устраивала семейные обеды, на которые приезжали родители с дочерьми, оставался дома Николай. Надя сама готовила мясо на гриле, Мария пекла торт, который, как она рассказывала, ей однажды приснился. Торт-микс, как назвала его Надя, слой «Наполеона», слой «Птичьего молока», а па самом верху — свежие фрукты, украшенные собственноручно и очень пышно взбитыми сливками.
Надя видела, как девочки поначалу присматривались к ней, вели себя сдержанно — дети быстро привыкают и быстро отвыкают, понимала Надя. Они больше привыкли к ее голосу — она стала для них кем-то вроде телефонной матери.
Но после нескольких воскресных обедов Надя почувствовала, как тепло возвращается — к ним и к ней.
Надины родители по субботам водили девочек в филармонию на концерты — купили абонемент, и дети, приезжая домой, пытались напеть мелодии, которые слышали. Надя все больше убеждалась — стоит согласиться с дядей Александром, отправить их в музыкальную гимназию.
Пускай, думала она, а потом, может быть, в ее собственной жизни произойдут перемены, и они с дочерями перейдут на другой уровень родства. Не просто по крови, а по духу. Что более важно с годами.
Но вообще-то, признавалась она себе, трудно исполнить предписания Лекаря — быть сегодня, радоваться сегодня, когда быть не хочется и радоваться нечему.
— Найти, вот что вы должны… Надя… — ввинчивался его голос в разум.
Ей хотелось пожаловаться ему на себя, но она держалась.
Теперь, подчиняясь новому принципу, Надя перестала прилагать усилия, чтобы оттолкнуть Николая побыстрее. Она больше не прибегала к грубым методам — не повторяла сеансов мистификации с Марией, чем, как скоро поняла, облегчила жизнь честной женщины. Все произойдет само собой. Она даже подумала, что, когда Николай перестанет быть ее мужем, он может продолжать работать в ее фирме. Для этого они должны мирно разойтись.