—Предоставишь мне возможность… — повторила она с издевкой. — Как великодушно с твоей стороны! Что же произошло с тем очаровательным парнем, который чуть не умер, добиваясь того, чтобы быть со мною рядом? Майкл пожал плечами.
— Я знаю, когда следует остановиться, Лайза. Ты достаточно ясно дала понять, что не нуждаешься в моей дружбе. Не желаю биться о стенку головой! Между прочим, ты, возможно, права. Мы очень разные люди. После того, как мы поговорим о прошлом, у нас не остается больше тем для разговора. Ты, верно, заметила однажды: «плут» и «овца» не могут оказаться в одной упряжке.
Элизабет взирала на него в остолбенении, не веря своим ушам. Он говорит, что не любит ее, что она зануда, такая же, какой была и раньше. Вспышка негодования привела ее в чувство.
—Я больше не «овца», какой считалась в школе, и нечего сюда это приплетать. Ты меня совсем не знаешь.
—Как и ты меня, — резко сказал он и, взяв ее за плечи, повернул лицом к себе. — Я о том же толкую. Почему бы нам не поцапаться для начала и не выяснить, кто мы такие?
Его голубые глаза серьезно смотрели на нее сверху вниз. Он не шутил, не улыбался, а просто смотрел и ждал. Она ощутила, как дрожь прошла по телу, когда его руки, погладив ей плечи, медленно спустились к запястьям, а затем нежно сжали ладони. Она слегка дернулась, но он не выпустил ее рук, и она со вздохом сдалась.
— Хорошо, Майкл! Постараюсь забыть все, что привыкла в тебе ненавидеть.
— И я сделаю то же самое, — покладисто кивнул он, вновь улыбаясь. — Но сначала сделаем вот что, — он протянул руку и, прежде чем она успела ему помешать, вытащил заколку из прически. Русые ее волосы немедленно рассыпались по плечам.
— Сейчас же отдай! — потребовала она. Майкл сунул заколку себе в карман.
— Потом. Я не намерен гулять по парку с деловой женщиной. А теперь займемся вот чем… — Его пальцы на этот раз оказались на ее шее и стали развязывать узел на косынке, которую она повязала поверх воротника белой хлопковой блузки. Одним движением руки он сорвал косынку и потянулся, чтобы расстегнуть верхнюю пуговицу на блузке.
Она схватила его за запястье, яростно сверкая карими глазами, чувствуя, как краска бросилась в лицо.
— Прекрати сейчас же! И верни мне заколку и косынку немедленно!
Не сводя с нее глаз, он упрямо покачал головой.
— Нет. Ты не сможешь получить удовольствия, гм… застегнутая на все пуговицы. Хватит и того, что на тебе немыслимые спортивные брюки и белая блузка, но сейчас, по крайней мере, ты хоть немного выглядишь по-человечески.
Элизабет задыхалась от гнева, оскорбленная тем, что он так нагло посмел распустить руки. Ей хотелось броситься на него и отнять свои вещи, но не устраивать же сцену на глазах у всех. Она только выставит себя посреди парка на посмешище. Взвесив ситуацию, она окинула пристальным взглядом его кричаще, до смешного яркую гавайскую рубашку, голубые джинсы и теннисные туфли. Вряд ли удастся сорвать с него рубашку, но можно попробовать что-то сделать с ярко-оранжевой баскетбольной кепкой.
— Ты прав, — сказала она, наконец, и улыбнулась, чтобы усыпить его бдительность. — Между прочим, мне так намного удобнее! — Для пущего эффекта она повертела корпусом, стараясь не обращать внимания на вспыхнувший в его глазах алчный блеск. Но затем и это решила использовать в своих целях. — Может, ты хочешь, чтобы я еще что-нибудь сняла? — спросила она, невинно вскинув ресницы и облизывая языком губы.
У Майкла, еще пуще, разгорелись глаза.
— Гм… Нет. Пожалуй, так сойдет… пока… Элизабет сделала шаг ближе к нему, затем другой, пока ее груди не коснулись его груди. Положив руки ему на плечи, она запустила пальцы в светлые кудри, выбившиеся из-под кепки.
— Ух, что ты делаешь? — пробормотал он.
—Создаю себе настроение… для удовольствия. — Она слегка надавила пальцами на тыльную сторону его шеи, сгибая голову вниз — явно для поцелуя. Но едва они коснулись друг друга губами, как она сорвала с его головы баскетбольную кепку и вырвалась из объятий.
—Эй, что ты делаешь? — взвыл он, когда она отскочила назад. — Это моя любимая кепка!
—Она выглядит нелепо. Настолько яркая, что режет глаза.
Майкл стал наступать на нее.
— Верни обратно, Лайза!
Она спрятала кепку за спиной и отрицательно замотала головой.
—Ни под каким видом! У тебя две моих вещи, а у меня только одна.
—Если не отдашь добром — придется отнять силой.
Элизабет оценивающе взглянула на него. Он был высок, хорошо сложен и всем своим видом больше походил на атлета, чем на бизнесмена. Он мог бы одолеть ее за секунду. Если… Она тайком огляделась вокруг, высматривая поблизости мусорную урну. Стараясь ничем не выдать своих намерений, она указала рукой в противоположном направлении.
— Смотри, там Эд!
Майкл повернул голову, и тут она, воспользовавшись моментом, метнулась к мусорному бачку и запихнула в него кепку. В следующую секунду он уже был рядом, но все равно опоздал.
Раздосадованный тем, что оказался в дураках, он пнул бачок ногой.
— Не могу поверить, что ты это сделала. Выбросила мою кепку! — Он подбоченился. — Что ты скажешь в свое оправдание?
Она вызывающе ухмыльнулась.
—Получаю удовольствие.
—Удовольствие? — Он долго вглядывался в нее, а затем медленная ответная улыбка расплылась по его лицу. — Тогда позволь и мне разделить его с тобой. — Вытащив из кармана ее косынку и заколку, он сунул их в мусорный бачок.
А затем протянул руку, и она непроизвольно приняла ее, наслаждаясь теплом его пальцев, сомкнувшихся вокруг ее ладошки, и теплом его улыбки, когда он заглянул ей в лицо.
— Может быть, для тебя не все еще потеряно.
— И для тебя тоже, — ответила Элизабет. — Ну что, пойдем?
Прислонясь к прилавку, Майкл наблюдал, как Элизабет на другой стороне магазина внимательно разглядывает сувениры. Он улыбнулся, глядя, как она перебирает безделушки и делает пометки в блокноте. Ничего не скажешь, почти весь день она держалась на высоте, расслабившись и с удовольствием посещая аттракционы, но нечего было и сомневаться, что рано или поздно преданность работе в ней возобладает. Майкл не считал это недостатком, откровенно говоря, тут ему даже хотелось больше походить на нее.
Сам-то он никогда не мог, поставив перед собой цель, стремиться только к ней, даже футбол не был исключением. Он работал усердно, отдавал всего себя играм и тренировкам, но в свои свободные часы занимался другими вещами, которые тоже любил: рыбной ловлей, теннисом и чтением. Он оправдывал себя тем, что стремится расширить свой кругозор, что у него многообразие интересов, но иногда, в глубине души, сознавал, что это всего лишь предлог, чтобы скрыть свою несобранность.
Элизабет же явно предана своему делу. У нее как-то само собой выходит так, что все, что бы она ни делала, всегда имеет какое-то отношение к работе. Интересно, позволяет ли она себе расслабиться, делает ли что-нибудь для собственного удовольствия, исключая выходку с его кепкой? Он улыбнулся, вспомнив о забавном эпизоде. Единственный раз она продемонстрировала перед ним, что обладает и чисто женскими качествами вдобавок к своей, что ни говори, раздражающей преданности делам фирмы, известной своей чванливой консервативностью. Видимо, это связано каким-то образом с ее отцом. Чем же другим можно объяснить то, что она работает в такой фирме? Он размышлял над этим, наблюдая, как она расспрашивает продавщицу об игрушечных солдатиках. Ее светлые волосы растрепались от сквозняка, на щеках золотился загар, а в целом она выглядела более счастливой, чем в тот день, когда он впервые встретил ее в конторе у Чарли. На лице читалось оживление, в глазах — веселый блеск. Ему хотелось верить, что такая перемена произошла благодаря ему.
Ладно, пусть он высокого мнения о себе! По крайней мере, он этого не скрывает!
— Чем могу служить, сэр?
Майкл оглянулся: к нему приближалась другая продавщица.
— Ничем, благодарю! Я просто жду подругу, — он кивнул головой в сторону Элизабет и поймал себя на том, что слово «подруга» застряло в голове. Он никогда не считал Элизабет Палмер своим другом в прошлом. Она скорее была его немезидой — богиней мщения, занозой в душе, девушкой, чье присутствие вызывало в нем дух противоречия и стремление доказать свое превосходство над ней. Но, как убеждался он теперь, в его душе всегда оставалось место и для другого, более глубокого чувства к ней, в котором он прежде себе не признавался.