Он прополоскал тарелку с золотой каемкой и поставил ее рядом с подружкой. А когда он погрузил руки в мыльный раствор, то пальцы заскользили по бледной фарфоровой поверхности. И перед глазами встал образ Мелиссы.
Он взял щетку и стал яростно счищать засохшую на краешке горчицу. Рука его вдруг замерла. А волосы на затылке встали дыбом. В незамутненной части оконного стекла, наверху, он увидел ее отражение. Она стояла на пороге, не решаясь войти, точно она, как и он, чувствовала опасность. Он привел дыхание в порядок, дав себе долю секунды на размышление.
— Добрый вечер, мисс.
Она втянула плечи и вошла в кухню, блефуя, будто все ей нипочем.
— Я и не предполагала, что вы меня видите.
Он отложил в сторону щетку и вытер руки посудным полотенцем.
— Вы ищете шеф-повара, мисс? Хотите перекусить?
— И это после вечернего пиршества?
— Шеф-повар очень гордится тем, как она приготовила бараньи ребрышки.
Мелисса рассмеялась. Ему нравился ее смех. Он напомнил ему их собственный пикник на открытом воздухе, когда они стояли у вертолета, а Реджи ухаживал за Хеленой в то время, как Мелисса внимательно следила за девочкой. Теперь представлялось, будто это случилось в другой жизни, когда Мелисса еще не знала, что с ним надо быть настороже и что надо исподволь справляться с эмоциями, которые оба старательно прятали.
Кухня представляла собой длинное помещение с низким потолком, а белый оштукатуренный потолок казался темнее из-за массивных дубовых балок. Она неспеша прошлась по ней, задержалась у обеденного стола для прислуги, постучала пальцами по истертой от времени сосновой столешнице. Рейли понятия не имел, как это получается, что простое женское движение вроде прикосновения к столу делает эту женщину столь нерешительной и уязвимой. И почему эта уязвимость, эта женская нерешительность делают ее для него еще более привлекательной.
Он наблюдал за тем, как Мелисса переводит взгляд с буфетов на плиту, вбирая в себя все, за исключением его осторожного взгляда. Она кивнула в направлений мойки:
— Я думала, что в доме такого размера эту работу делает кто-нибудь другой.
Он высвободил полотенце, которым был обмотан его кулак.
— Я люблю делать это сам. Меня научила этому мать. Она была муниципальной медсестрой.
Мелисса вздернула голову, на лице у нее было написано откровенное любопытство, она готова была его слушать, тем более, что разговор зашел не о них.
Он выдержал ее взгляд, понимая, что еще очень мало сообщил о себе. Но рассказывать дальше, — означало перейти черту, которую он провел для себя сам, появившись в этом доме. Она же была гостем. У него с нею деловых отношений не было. И он переступил черту, даже не оглядываясь.
— Муниципальная медсестра занимается местными жителями своего округа, людьми, которые вышли из больницы, но все еще нуждаются в уходе. И когда она задерживалась допоздна, отец готовил, а я убирал со стола и мыл посуду.
— Похоже, вам это нравится.
— После долгого дня этим приятно заниматься. Отличный способ не задумываться. — Над тем, что бывает лучше. Когда в дом возвращается женщина, которую ты любишь. — Вы уверены, что я ничем не могу вам помочь? Скажем, подать чашку чаю? — Для этого надо вскипятить воду, заварить чай, и тогда она вынуждена будет остаться.
Мелисса улыбнулась, говоря всем своим видом: «Нет, спасибо», и пристроила обтянутый джинсами зад на краешек стола. В голубых джинсах и простой шелковой блузке с глубоким вырезом она выглядела прекрасно и удивительно молодо. Волосы она низко собрала на затылке ниспадающей ленточкой. Но отдельные тоненькие прядки падали на ее красивое овальное лицо — озорные и своевольные.
Широкая улыбка заставляла его забыть о противоречивости ее натуры. Мелисса оперлась о край стола обеими руками и по-заговорщически подалась вперед.
— Знаете, чего бы мне на самом деле хотелось?
— Да, мисс?
— Побольше узнать о вас.
— Боюсь, что вам будет скучно.
Она зажала руки между колен.
— Не будет. Вы — нечто невероятное. Специалист по обезвреживанию бомб, пилот вертолета. Дворецкий. И посудомойка.
Он хмыкнул.
— Отдельные из этих видов деятельности требуют большей квалификации, чем другие.
Они вместе рассмеялись. При искусственном свете ее волосы гармонировали с оранжево-красным сверканием медной кухонной утвари шеф-повара. Кудри у нее плясали даже тогда, когда она замирала, затаив дыхание и мягко глядя на него.