Слова сливаются в монотонный гул, а какой-то садист киномеханик запустил свой проектор, и передо мной замелькали кадры чужих жизней…
…Молодая девушка, рыдая, умоляет оставить ей новорождённого сына, но старый шаман, качая головой, отнимает от ее груди заходящийся в плаче свёрток. Она просит дать ей поговорить с мужем, но тот ушёл еще утром, сказав, что не хочет ее больше видеть. Она склоняет голову, принимая решение мужчины, выбранного ей родом и, бросив прощальный взгляд на дитя, уходит из шатра вождя.
…Маленький мальчик, едва научившийся ходить, смешно косолопя, торопится навстречу отцу, спеша поделится радостью – он впервые сегодня сел на гшерда, но мужчина рассеяно потрепав его по макушке, вскакивает на спину верному другу и уезжает в степь. А орчонок, с полными глазами слез, остаётся стоять в пыли, поднятой копытами скакуна…
…Юноша, в окровавленной одежде бежит по Великой Сестре домой, сказать отцу, что прошёл Посвящение. Он больше не подросток, он сумел доказать, что достоин владеть оружием предков. Ему хочется показать всему миру правое плечо, на котором словно огнем выжжена его первая отметина – знак Воина. Духи одарили его высшей наградой для орка – на поднятом вверх остриём мече сияет всего лишь одна буква. Но она означает, что носящий такую отметку – неукротимый духом боец. Его счастье так велико, что он хочется обнять целый мир, крича в небо:
– Я смог это сделать!
Но ещё больше он хочет разделить свою радость с отцом и увидеть в его глазах гордость за сына. И он летит, как на крыльях, едва касаясь ногами цветущей степи, и смеётся, подставляя ещё совсем юное лицо весеннему солнышку. Уже на закате, когда уходящее на покой светило накинуло на землю багряное покрывало, он добрался до дома. Забежав в шатер, он наткнулся на покрытый золой очаг и все понял – отца не было. И снова бешеный бег, но теперь уже на другой конец поселения. Рывком отдернув полог жилища шамана, юноша крикнул:
– Где он?
Старик горько вздохнул:
– На Капище Ушедших богов.
Свист ветра в ушах, два сердца колотящиеся в унисон, залитая светом трёх лун Великая Сестра… И обида, жгучая обида, выедающая душу, что даже в такой день отец снова оставил его одного. Но сегодня он узнает, что за причина вот уже столько лет гонит того в степь… А если отец не станет с ним говорить, он уйдет из рода. Но лучше быть изгоем, чем всю жизнь пытаться доказать родителю, что ты чего-то стоишь.
Картинка меняется, и как будто со стороны я вижу мужчину, сидящего возле костра. Он смотрит мои фотографии, разговаривает со мной, рассказывая, что жизнь без меня лишена смысла. Он просит у меня прощения, умоляет вернуться, и все это видит юноша. Он выходит из ночи, подходит к отцу и требует объяснений. И суровый орк, поникнув перед горящим взглядом, рассказывает сыну нашу историю…
Господи, я и не знала, как он меня любит! Я никогда не верила, что есть такая вечная любовь, отравляющая жизнь. Если бы я только знала, сколько боли принесёт наша встреча… Сердце щемит от боли, и я беззвучно кричу:
– Что же мы наделали, орк…
Мой похититель закончил рассказ и замолчал, а я осталась стоять морально раздавленной, не зная, чем смогу оправдаться. Вина когтистыми лапами рвёт мою душу, капая на рану ядовитой слюной-раскаяньем. Кто-то невидимый шепчет мне на ухо:
– Радуйся, теперь ты точно можешь сказать, что оставляла за собой разбитые сердца и надежды.
Вскидываюсь в протесте:
– Но я же не знала, что так все случится!
– Мы всегда в ответе за свои поступки! – безжалостно хлещет невидимый собеседник.
Последние слова разбудили во мне незнакомку с ледяным взглядом. Она тихо шепнула:
– Да, мы согласны нести наказание за свои ошибки, но мы не будем отвечать за чужие.
Отодвинув меня за спину, леди Возмездие механическим голосом, лишённым человеческих эмоций, ответила на обвинение:
– Это очень легко, Орк-чьего-имени-я-не знаю, ненавидеть и обвинять во всех своих бедах постороннего человека, гораздо сложнее испытывать такие чувства к близким людям. Не я отнимала у матери сына, не я отправляла ее в изгнание, и не я лишала ребёнка детства. Моя вина лишь в том, что однажды я поддалась на уговоры трёх демиургов и попала в твой мир.
Мой обвинитель вознамерился ей возразить, но его порыв разбился о стальное:
– Я выслушала тебя, и теперь, Воин, позволь говорить мне. Даже приговоренный к смерти имеет право высказаться, и ни один палач не вправе его лишать последнего слова.