Могу добавить, чтобы моим оппонентам веселей было судачить. И в молодости не мог похвастать избытком тестостерона. Одним словом, феминист, почти с отроческих лет. Звучит, почти как приговор.
Но если говорить словами классика, действительно, «что-то кончилось»[82]. Патриархат, на котором держались нормативные образы мужчины и женщины, стал трещать по швам. Чем больше цивилизованности, тем меньше патриархата. Чем больше патриархата, тем он смешнее, нелепее, даже фарсовее.
Как всегда в подобных случаях, прежде всего, начали разрушаться слова-понятия, которые казались готовыми, окончательными, и неприступными.
Кому-то могло показаться, открыв «тестостерон» и «окситоцин», мы окончательно узнали, что движет поступками мужчины и женщины. Осталось открыть медицинский прибор, наподобие тех, которыми измеряют температуру тела или артериальное давление. Хорошо бы не преувеличивать значение и этих «объективных» приборов, но в один день от вековых предрассудков не избавиться (привет, позитивизму!).
Никто не отменял, опыт прошлого, инерцию жизни, консерватизм взглядов человека, многое другое, всё то, что сконцентрировано в английской глаголе «to be», соединяющем «быть» и «есть». В то же время
…«одновременность» хорошая тема для философов и культурологов…
квантовые психологи всё больше ополчаются на глагол «to be». He столько в том смысле, что нам трудно судить о том, что «есть» вне нас, но и – NB – потому что этим «судить»
…смотреть, слушать, вслушиваться, дотрагиваться, экспериментировать, ставить опыты…
мы каждый раз создаём новую реальность.
…если только речь не идёт о грубых материях и не о столь же грубом сознании…
Вероятность, неопределённость, размытые множества, неравновесные системы, многое другое, стали не просто естественнонаучными открытиями, они открыли нашу созидательную мощь. Не стало устойчивых понятий и окончательных истин, больше возможностей для самосозидания. А в эпоху постмодерна, когда жёсткие понятия и жёсткие демаркации стали выворачиваться наизнанку, пародироваться, самопародироваться, нашей внутренней свободы стало ещё больше.
В этом контексте, историческом, научном, культурном, и происходит трансформация ролей мужчины и женщины.
Лучше всего – точнее, глубже, убедительней – проследить становление понятий «мужчина» и «женщина» на уровне археологии языка:
как возникали эти смыслы, оттенки смыслов, осколки смыслов,
как они налипали на более или менее устойчивые, повторяющиеся признаки,
как начинали жить самостоятельной жизнью.
Возникала иллюзия, что это сама природа, сама жизнь, а не культурная конструкция, не метафора, которую следует проверять не столько на истинность, сколько на эвристичность. Впрочем, для кого-то есть простые истины, были, будут, стоит нам раздеться догола, вот и весь ответ, остальное от лукавого. Порой, так приятно заблуждаться.
Можно и сегодня с апломбом заявлять «мужчина должен быть мужчиной» (а для сущей убедительности, просто «мужиком»), а «женщина – женщиной» (а для сущей убедительности, просто «бабой»), что такова природа, что это на все времена, так было, так будет, но это всё больше и больше воспоминания о прошлом, ностальгия по «потерянному раю».
Дело не в том, что женщины стали надевать мужскую одежду освоили мужские виды спорта, стали всё больше заявлять о своих правах. И в прошлом были и амазонки, и женщины-правительницы, и женщины-писательницы, и женщины, блиставшие своим умом. Сохранилась даже комедия Аристофана[83], в которой женщины-пацифистки объединяются, восстают против бесконечных, мужских войн, и добиваются успеха.
Дело, далее, не в том, что мужчины стали женоподобными, что их одежда, причёска, манеры, постепенно лишаются мужских черт. Что-то подобное было и в прошлом. В конце концов, все мы «полумужчины» и «полуженщины», хотя патриархальная культура старается замечать и обличать только ярко выраженных женоподобных мужчин и мужеподобных женщин.
Главное в другом.
Патриархат не был ошибкой, в нём был свой исторический и культурный смысл, он был не только социально оправдан, но пластичен и эвристичен, он всё ещё, кажется извечным и непоколебимым.
Многие мужчины продолжают в него верить (особенно в странах третьего мира), многие женщины ждут если не принца и мачо, то, по крайней мере, человека, надёжного, преуспевающего и богатого (опять же, особенно в странах третьего мира), но исподволь растёт то, что рано или поздно опрокинет (и уже опрокидывает) и сам патриархат, и его словесные конструкции.
Патриархат не был ошибкой, не сводился к насилию над женщиной. Просто однажды он исчерпал себя, в какой-то момент обнаружились его пределы. Чем больше он пытался удержать прошлое, выдавая его за природное, и поэтому извечное, тем более нелепым он оказывался, чем более мужчины пытались закрепить мужскую доминацию, тем больше попадали в расставленные ими самими силки. Количество самоубийств у мужчин, стало превышать количество самоубийств у женщин.