- И все же ты здесь.
- И все же я здесь. Мой муж оставил меня без гроша. Викарий, заменивший его, был холостяком и оказался настолько добр, что позволил мне стать экономкой. В прошлом месяце он женился. Для двух женщин в доме попросту не хватало работы, поэтому я... сама сказала, что хочу уволиться. Родители оставили мне маленький участок земли.
И тут в ней взыграла гордость. Она не могла заставить себя объяснить, Что этот так называемый участок размером не более спичечного коробка и что Брануэллы даже в этой обители нищеты считались бедняками.
- Больше мне некуда идти.
- Ты успела попрощаться с родителями?
- Нет, - вздохнула Меган, знакомое сожаление на миг вернулось к ней.
- Ты приезжала на их похороны?
- Родители так и не простили мне брака с чужаком. Мой муж не был корнуэльцем, этого оказалось достаточно, чтобы проклясть дочь. К тому времени как я узнала об их кончине, оба уже лежали в земле.
- А если бы тебе сообщили сразу? Приехала бы?
- Не знаю.
- Тебе понравилось, когда я проник языком в твой рот? Она едва не потеряла сознания при мысли о его языке и одновременном биении упругого жезла в ее лоне.
- Да.
- Я тоже нашел это восхитительным. - Два ярких пятна расцвели на его щеках, Мохаммед опустил руки и отступил. - Коляску сейчас подадут.
Меган схватила плащ с ржавых крючков, служивших гардеробом, и нахлобучила шляпу. В последнюю минуту вспомнив что-то, она взяла перчатки и вынула из кармана оставленного на кровати платья французский конверт.
Глава 5
С терновых кустов свисали обрывки ткани: прошлогодние приношения матерей, лохмотья свивальников, предназначенные умилостивить древних богов. Мохаммед смотрел на чистую весеннюю воду, задаваясь вопросом, зачем привез Меган к Мадрон-Уэлл. Вода бурлила и кипела, вырываясь из-под камней. Она-то не стеснялась говорить правду.
Хилла-ридден, преследуемый - так в западном Корнуолле называли человека, чья жизнь была исковеркана кошмарами. Легенда гласила, что такой человек мог излечиться, искупавшись в Мадрон-Уэлл.
Он жаждал исцеления. Жаждал искупаться в Мадрон-Уэлл и смыть прошлое.
- Говорят, году в 1650-м сюда пришел калека по имени Джон Трилайли, начала Меган. Поля ее шляпы и складки вуали защищали лицо от посторонних взглядов. - Три раза подряд он видел во сне, что должен окунуться в источник, но не мог идти сам, и никто не соглашался привезти его. Поэтому он полз всю дорогу и омылся этими водами. Говорят, что он исцелился и ушел на своих ногах.
- И ты веришь этому? - бесстрастно осведомился Мохаммед.
- Ну... эта история выглядит правдоподобнее, чем многие сказки.
Меган подняла глаза. Солнечные лучи беспощадно высветили тонкие линии, прорезавшие ее белую кожу.
- Разве в твоей стране нет подобных сказок? Аравия была пропитана ими джиннами, гуриями, волшебными оазисами. Мохаммед собрался рассказать ей об Аравии.
- Иногда евнухи женятся, - выпалил он вместо этого.
Зеленые глаза остались безмятежно спокойными.
- Что ты имел в виду, когда упомянул, будто плоть евнухов, подобных тебе, может восстать? Разве есть и такие, которые... не могут этого?
Где-то чирикнула птичка, ручеек, звеня, бежал по камням. Все это казалось таким далеким... те годы, когда он был здоровым и нормальным... да и тот день, который все изменил.
- Существует три вида кастрации, - начал он. - Есть sandali, или castrati, У них удаляются и пенис, и яички. Их аккуратно отрезают бритвой, у некоторых удален только пенис. У подобных мне яички либо отрезаются, либо раздавливаются.
Он говорил, не повышая голоса, словно все это происходило с кем-то посторонним, словно совершаемые над людьми преступления считались не чудовищными, но чем-то вполне естественным. Вероятно, так оно и было в Аравии.
И только теперь в ее глазах появился давно ожидаемый ужас.
- Но как эти несчастные... облегчаются?
- Они мочатся через соломинку или садятся на корточки, как женщины.
- Значит, эти люди - мужчины, лишенные своего достоинства, - должны страдать без всякого утешения?
- Степень желания у евнуха соответствует возрасту, в котором он был оскоплен, - стоически продолжал Мохаммед, не в силах солгать и сказать, что евнух никогда не испытывает желания, потому что это было бы не правдой.
Испытывали. Даже те, кого искалечили в детстве. Даже те, кого называли sandali.
- И в каком возрасте ты...
Она осеклась, боясь произнести ненавистное слово.
- Меня кастрировали в тринадцать лет, - коротко пояснил он.
Он рано возмужал. В тринадцать на лице уже пробивались усики, и девушки посматривали в его сторону.
- Но те мужчины, которые теряли свое достоинство... Как они...
Можно было не договаривать. Он понял.
- Некоторые евнухи довольствуются тем, что доставляют женщинам наслаждение.
- Не могу представить, как можно заботиться об удовольствиях других, не имея возможности разделить его.
Однако она любила человека, отказавшегося прийти в ее постель.
- Евнухи, у которых нет ни пениса, ни яичек, женятся, - нерешительно признался он.
Она промолчала, только взгляд стал настороженным. И он немедленно пожалел о своей откровенности.
Мохаммед не желал говорить о прошлом. Не желал думать о будущем. Он только хотел наслаждаться теплым днем и своей первой... и последней женщиной. Даже сумей он найти облегчение с проституткой, все равно никогда не удовлетворился бы союзом без страсти и любви.
Протянув руку, он вытащил шляпную булавку и стянул с Меган черную шляпку. Солнце окрасило ее рыжеватые волосы в осенние тона, припорошив серебром.
- У тебя прекрасные волосы. Зачем ты их так туго стягиваешь?
Меган в свою очередь подняла руки и стала на носочки, пытаясь достать до его головы.
- У тебя тоже. Зачем ты прячешь их под тюрбаном?
И с этими словами потянула за конец белого полотнища, заткнутый внутрь. Мохаммед не шевельнулся, глядя на ее запрокинутое лицо.
- Мусульмане никогда не показываются на людях с непокрытой головой.
Но Меган уже разматывала тюрбан, не замечая, что ее грудь прижата к его темному плащу, целиком сосредоточившись на своем занятии.
- Англичанка не должна распускать волосы на людях, - пояснила она, погладив его подбородок.
- Здесь никого нет, - заметил он, остро ощущая ее прикосновение.
Прохладный ветерок овеял его голову. Меган отступила, торжествующе размахивая тюрбаном.
- Совершенно верно.
- Я голоден, Меган, - заметил он.
- А что ты захватил с собой? - живо поинтересовалась она.
У него перехватило дыхание. Ни одна женщина до Меган не подшучивала над ним, не поддразнивала, не втягивала в чувственные перепалки.
- А что бы ты хотела? - чересчур ворчливо осведомился он.
Но ее не отталкивали ни его тон, ни его тело.
- Мясного пирога, - мечтательно протянула она.
- В таком случае тебе повезло. Здесь лежит мясной пирог.
Меган рассмеялась, послышалось испуганное хлопанье крыльев - это она спугнула певчую птичку.
Его чресла напряглись. Он развязал плащ и расстелил на земле. Она расстегнула свой плащ и бросила поверх.
Соски почти рвали лиф платья.
- Ты замерзнешь, - предупредил он.
- Не больше, чем ты, - отмахнулась она.
Повернувшись, он зашагал к каменной ограде, где оставил ведро. Широкий тобс обвивался вокруг голых щиколоток и его жаждущей плоти. Схватив ведро, он обернулся. Меган сидела на плащах, чинно подоткнув под себя подол и стягивая черные шелковые перчатки. Он надвинулся на нее. Она подняла глаза и воззрилась на его пах, где ткань угрожающе натянулась.
- Ваш пирог, мадам! - объявил он, ставя ведро рядом с ней. Меган отложила перчатки и вскинула голову:
- Не вижу.
Жар, обуявший его, не имел никакого отношения к солнечным лучам.
- Приглядитесь получше, мадам.
- Он закрыт тканью, - пожаловалась Меган. - Может, лучше снять ее?