«Вот так бы и просидела целую вечность, отключившись от всего…»
Вдруг чья-то рука, грубо встряхнув ее за плечо, вырвала Нину из мира безмятежных грез. Это был Марк. Нина даже не заметила, как он появился в пабе. А Марка, видно, взбесило такое невнимание к его персоне.
— Почему ты ушла без меня?! — почти кричал он, наклоняясь над Ниной так низко, что она видела пустоту его побелевших от ярости глаз. — Почему ты тут сидишь с каким-то мужчиной?
— Это не какой-то мужчина, это Джон.
— Ах Джон! Да вы сидели, словно вокруг вас никого не существует. И давно это вы так?
— Да как ты смеешь так говорить, — продолжала оправдываться Нина, — мы только что познакомились здесь в пабе. Джон просто учил меня играть в дартс. Что же, по-твоему, я не имею уже права поговорить с мужчиной?
— Не имеешь! — произнес Марк, сжав губы в одну тонкую линию. Он вцепился пальцами в край стола, и Нина увидела, как побелели его ногти. — Ты — моя женщина, и должна быть со мной.
— Не слишком ли? — Нет! — Марк казался абсолютно уверенным в своей правоте.
Нина искоса взглянула на Джона. Ей было нестерпимо стыдно за эту безобразную сцену. Она никогда не видела Марка таким. Как будто все сдерживающие барьеры рухнули в его сознании, теперь от него можно было ожидать чего угодно. Джон выглядел, как и раньше, спокойным. Даже теперь он не отказался от своего статуса молчаливого наблюдателя.
— Прекрати сейчас же, неужели тебе не стыдно?! Да ты только посмотри на себя со стороны. Ты же просто омерзителен!
— Замолчи, пошли со мной! Я хочу тебя! Мне нужно твое тело, прямо сейчас! — И Марк, схватив Нину за руку, грубо потащил ее из-за стола.
Нина задохнулась от стыда и возмущения. Она заметила десятки любопытных глаз, которые внимательно наблюдали за ними.
«Да, мы, пожалуй, устроили здесь бесплатное развлечение. Еще хорошо, что мы говорим по-русски, и нас никто не понимает», — подумала Нина, чувствуя, как холодная ярость заливает ее мозг.
— Пошел вон, скот!
Она попыталась вырвать руку, но Марк вцепился в ее запястье мертвой хваткой. Нине стало больно, она, молча и тяжело дыша, старалась разжать ненавистные пальцы. Безрезультатно.
— Сволочь! Гад! Ненавижу! — закричала Нина, не выдержав, и тут же почувствовала, как его ладонь обожгла ей щеку.
От боли и унижения слезы навернулись ей на глаза. И тут ситуация неуловимо изменилась. Не меняя спокойного выражения лица, Джон плавно, но стремительно поднялся, в воздухе мелькнула его рука, и Марк почему-то оказался распростертым на полу. Он удивленно смотрел на Нину, на Джона, который нависал над ним, подобно незаметной, но серьезной угрозе.
— Убирайся отсюда, — очень спокойно произнес он, и Марк сразу же послушался.
Ворча про себя, как злобная побитая собака, Марк убрался из паба.
— Спасибо! — Нина все еще тяжело дышала.
— Не за что. — По Джону даже не было заметно, что он только что защищал честь дамы. Его дыхание оставалось таким же ровным, только взгляд стал как-то жестче и направлен он был на Нину.
— Зачем тебе все это нужно? — спросил он без тени улыбки.
Нина молчала. Да и что она могла ему сказать?
— Извини, что мы втянули тебя в это безобразие. Я, наверное, пойду… — И она неуверенно поднялась.
— Ты же не хочешь уходить.
— Не хочу, — пришлось признаться Нине.
— Так зачем же ты это делаешь?
— Я подумала, что злоупотребляю твоим вниманием.
— Наверное, об этом лучше мне судить. Пойдем, нам лучше выйти на воздух. Почему бы нам не прогуляться вдоль моря?
Нина с радостью покинула прокуренное помещение, тем более, что неприятно быть объектом всеобщего внимания.
Море лежало спокойное и отстраненное от суеты человеческих страстей. Они молча шли вдоль самой воды, там, где твердый влажный песок отражал лунный свет. Нина молчала. Она хотела бы рассказать Джону очень о многом, но не знала, с чего начать. Тогда он опять пришел ей на помощь.
— Расскажи мне о себе. Меня не интересует что-то конкретное. Просто говори о своей жизни, и все. Вот увидишь, ты скоро сама проговоришься и скажешь мне о том, что тебя волнует на самом деле.
— Я попробую.
Нина начала рассказывать Джону обо всем сразу. О том, как в детстве родители часто отвозили ее к бабушке, а та водила ее с собой собирать и сдавать бутылки. О том, как она прогуливала школу, сидя на чердаке выселенного дома на Арбате. Постепенно в ее рассказе появилась тема любви, одиночества, горечи. Незаметно для себя Нина рассказала Джону о своей встрече с Андреем, о том, как они пытались жить вместе и чем это кончилось. — Вот и все. — Нина вздохнула. — Так я оказалась здесь. Ты, наверное, считаешь, что в той истории с Андреем я была не права.
— Да нет, и ты права, и Андрей прав. Просто у каждого из вас своя правота, а вы, если любили друг друга, должны были найти общую. Тогда бы у вас все наладилось. А так вы занимались перетягиванием каната, каждый тянул в свою сторону, вот канат и оборвался.
— Значит, поправить уже ничего нельзя?
— Ты очень забавный человек. Уехала на другой конец света, нашла там себе другого, полусумасшедшего и нищего, а все еще цепляешься за старую любовь. Наверное, надо сначала понять, где ты хочешь быть и с кем.
— Джон… — Нина подошла к одиноко растущей пальме и села на песок, прислонившись спиной к шершавому стволу. — Я что-то совсем запуталась. Марк, конечно, гад, но ведь мне и его жалко. Он же без меня совсем пропадет.
— Перестань, ты же умный человек и прекрасно знаешь, что это не так. Жил же он как-то до встречи с тобой, значит, и без тебя проживет. Если он нужен тебе — тогда другое дело, но только не надо свою тягу к нему путать с благотворительностью. Можешь быть уверена, таким, как он, трудно пропасть. Тем более в Израиле, здесь тепло, еды полно. Всегда найдется добрая душа, которая пожалеет, накормит и даже спать с собой положит. Извини, может, я излишне резок, ты ведь сама понимаешь, что я прав.
— Да, ты прав. — Нина вдруг почувствовала нечеловеческую усталость. — Пойду-ка я, пожалуй, спать, что-то меня уже ноги не держат. Нет, провожать меня не надо, я сама прекрасно дойду, мне хочется побыть одной.
Джон ласково дотронулся до ее плеча и направился в сторону своего отеля. Оглянувшись, Нина долго провожала взглядом его немного сутулую фигуру, которая выглядела такой одинокой на фоне ночного неба.
«Я действительно должна понять, чего хочу. А я просто не понимаю, что мне делать с Марком. Вот сейчас я думаю, что порвала с ним, и мне становится грустно. Неужели у нас все кончилось? А ведь все начиналась так радужно! — Нина вспомнила, как первый раз увидела его на трапезе в монастыре, как ее поразили тогда ярко-голубые глаза юноши, скромно сидящего за столом. — Нет, не может быть, чтобы все так кончилось, ведь я вложила в него столько сил, столько любви».
Нина шла через парк, за которым белела стена хостеля. Ей навстречу из-за розовых, пряно пахнущих кустов вышла темная фигура. Нина застыла. Она ничего не успела разглядеть, как кто-то опустился прямо перед ней на колени и прижался лицом к ее ногам.
«Марк, — поняла Нина, — опять в своем репертуаре, разыгрывает все ту же сцену вымаливания прощения».
Нине было неловко, как будто она играла в спектакле с бездарным партнером, который нещадно фальшивил. Марк целовал ей ноги. Ощущение было новым и, если преодолеть неловкость, довольно приятным. Его губы щекотали ей лодыжки, колени, он ласково гладил ладонями ее загорелую кожу, прижимался к ней лицом. Нина стояла и ждала, что же будет дальше. Почему-то она опять не могла пошевелиться. Какое-то странное оцепенение охватило ее. Она словно со стороны наблюдала, как чужие руки ласкают ее тело и оно постепенно поддается этим ласкам.
Марк осторожно целовал нежную кожу на внутренней поверхности ее ног. Губы его поднимались все выше. На этот раз Нина была не в шортах, как обычно, а в коротенькой шелковой юбочке, и это облегчало Марку путь к самым сокровенным местам ее тела. Марк уже прижимался лицом к ее трусикам. Он с шумом и наслаждением вдыхал воздух, как будто его опьянил пряный запах ее чресел. Его длинные пальцы уже забрались под трусики и искали там точки, прикосновение к которым обычно сводило Нину с ума.