Линда открывает дверь в учительскую, и я вижу, что мама сидит там со своей лучшей подругой Джулией Льюис, тоже учительницей. До того как мама познакомилась с Грэгом, Джулия была ее «ведущим звеном» во всех похождениях. Я делала вид, что ничего не знаю о них, поэтому с появлением Грэга хоть в чем-то мне стало легче – не приходилось больше строить догадки насчет маминой таинственной сексуальной жизни. Конечно, мама никогда не наряжалась у меня на глазах и не шла на танцы или коктейли, флиртовать и делать еще бог знает что. И она ни разу не приводила домой мужчин, пока не встретила Грэга. Он был первым, с кем ей захотелось меня познакомить, а я как раз очень этого не хотела. Неудивительно, что их роман оказался для меня такой неожиданностью. Однако я знаю: до Грэга были другие мужчины, и некоторые из них появлялись, когда мама с Джулией «отводили душу» и «выпускали пар» в городе. Однажды она сказала, что мы не обязаны обсуждать нашу личную жизнь, если не захотим, – и мы не обсуждали. Даже когда я встретила Себастьяна, даже когда влюбилась в него без памяти, я никогда не говорила маме о своих чувствах. Может быть, зря – если кто и мог меня понять, так лишь она. Если бы я с самого начала поделилась с ней своими переживаниями, то рассказать обо всем, что случилось после, было бы куда проще. А теперь момент упущен. Я боюсь, что сейчас войду в учительскую, а мама меня не узнает или забудет, для чего я нужна, как забыла, зачем нужен руль.
Однако при виде меня она улыбается. В руках у нее огромный букет из супермаркета.
– Понюхай, как вкусно пахнут! – Мама радостно протягивает его мне. – Правда, красивые штуки?
Интересно, она в курсе, что забыла слово «цветы»? Не буду спрашивать. Бабушка всегда ее поправляет, и мама из-за этого злится. Знать бы только – слово ушло навсегда или нет? Я заметила, что иногда забытое возвращается, а иногда пропадает с концами.
– Очень милые!
Джулия отвечает мне бодрой улыбкой: уныние не пройдет!
– Мне уже сто лет не дарили цветы, – говорит мама, вдыхая цветочный аромат. – Надо будет как-нибудь тряхнуть стариной, подцепить мужика…
– Ты уже подцепила, радость моя, – отвечает Джулия не моргнув глазом. – Выскочила за самого симпатичного парня в Суррее!
– Знаю, знаю, – говорит мама, пряча лицо в букете.
Знает ли? Меня на секунду охватывает сомнение. Еще недавно мама, когда была рядом с Грэгом, сияла от счастья и парила над миром, словно один из китайских фонариков, которые гости на ее свадьбе пускали в небо. А теперь все, что с ним связано – любовь, счастье и брак, – то появляется в ее памяти, то исчезает. И однажды, наверное, уйдет навсегда.
– Может, пойдем? – киваю я на дверь. Хотя нам некуда торопиться, оттягивать эту минуту невыносимо. Последний день на любимой работе. Мама оставит позади что-то очень важное, определяющее. И чем дольше она ждет, тем сложней это будет сделать.
И еще я знаю, что сегодня, завтра или через день Грэг с бабушкой – а может, и мама – заметят, что я не вернулась в университет. Тогда правда выйдет наружу, и у каждого будет что об этом сказать. А я не хочу, чтобы мои тайны и ошибки, которые я так долго и тщательно прятала, вырвались наружу и забрызгали все вокруг, – потому что тогда они станут реальны. Я к этому не готова. Самый ужас в том, что, когда маме поставили диагноз – это было как раз во время каникул, – я испытала облегчение. У меня появился повод ничего им не говорить. И вот это меня больше всего беспокоит: мне почти двадцать один год, а я все еще не повзрослела, думаю только о себе и вижу хорошее в том, что у мамы обнаружили раннюю стадию болезни Альцгеймера. Вот какой я человек, и как мне стать лучше – ума не приложу. Вдруг оказалось, что надо быстро взрослеть и принимать важные решения, а я хочу нырнуть под теплое одеяло и с головой уйти в книжку.
К такому повороту я еще не готова.
В глубине души мне хочется рассказать обо всем маме – сейчас, пока другие не влезли со своим драгоценным мнением. И все-таки сомневаюсь: стоит ли? Я даже не уверена, поймет ли она меня и запомнит ли мои слова хотя бы на пару часов. Если я признаюсь ей в том, что разрушила свою жизнь, то не придется ли потом повторять это признание снова и снова и каждый раз видеть ужас и разочарование на ее лице?
Впрочем, она моя мама и поэтому должна все узнать. Пусть даже ненадолго.
– Ты готова? – снова спрашиваю я.
Мама неподвижно сидит на школьном стуле, и вдруг ее глаза наполняются слезами. У меня самой ноги подкашиваются, я сажусь рядом и обнимаю ее за плечи.
– Я люблю свою работу, – говорит она. – Люблю учить детей и знаю, как их увлечь, как пробудить интерес к Шекспиру, Джейн Остин и… Это мое призвание. Я не хочу уходить, не хочу. – Она смотрит на Джулию. – Меня ведь не могут заставить? Неужели ничего нельзя сделать? Это дискриминация! – В ее голосе слышится возмущение и, кажется, паника. – Я могу подать на них в суд, есть же права человека, в конце концов?!