С азартом она воскликнула:
— Так вы читаете Теннисона! Не думала, что в наше время у него много поклонников.
— Почему же? Теннисон всегда будет Теннисоном... или его любишь, или нет. Я в числе тех, кто любит.
— О, я так рада! — Харриет даже не заметила своей восторженности; она словно нашла родного брата. — Потому что безумно его люблю... даже «Идем в сад, Мод». Честно говоря, это одно из моих любимых стихотворений.
— И мое тоже.
— Правда?
Доктор улыбнулся — но на этот раз просто, без загадочного или насмешливого выражения. Потом, к большому замешательству Харриет, понюхал ее волосы.
— Что это? — спросил он.
— Что «что»?
— Ваши духи.
— «Лилия долины».
— Не меняйте их, — сказал он. — Они вам подходят.
— Но, по-моему, вы намекали на мою агрессивную индивидуальность?
— Тем не менее, думаю, вам следует сохранить духи «Лилия долины». Кстати, о цветах, может, выйдете в сад и срежете несколько цветков? Для моих ваз? Помните?
— Вы на самом деле хотите, чтобы я аранжировала для вас букеты?
— Иначе не отпущу. Из-за вас я и правда теперь чувствую, что в результате холостого образа жизни и отсутствия рядом милой маленькой женщины лишился очень многого, и если хотите помочь и отплатить мне за гостеприимство, то наполните вазы. Верните мою довольно печальную комнату к жизни и оставьте об этом дне благоухающую память.
Харриет криво улыбнулась:
— Вам прекрасно известно, что вы шутите. Ну хорошо, пойдемте в сад!
Они провели некоторое время в саду, выбирая подходящие цветы, потом Харриет еще полчаса посвятила аранжировке букетов, пока не убедилась, что слегка запущенная столовая стала приятнее глазу, чем до ее прихода.
Кроме того, Харриет поставила вазу с розами в центре обеденного стола в столовой и сделала очаровательную композицию для холла.
— Думаю, смотровой кабинет лучше оставить в покое, — предложила она, и хозяин с готовностью согласился.
Казалось, одна мысль о появлении там цветов привела его в ужас.
— По крайней мере, оставьте мне хотя бы одно место, где сохранится привычная атмосфера, — грубовато попросил он.
Харриет рассмеялась:
— По-вашему, вы попали в подчинение?.. Женщине! Страх перед женским влиянием — вот что заставляет вас оставаться холостяком.
— Возможно.
— Вы предпочитаете запах антисептика, а я уверена, что, будь у вас жена, она просто бы его ненавидела. — Харриет сморщила нос. — Хотя лично у меня запах антисептика отвращения не вызывает.
— Рад это слышать.
Но доктор Дрю не пояснил почему.
Харриет убралась на кухне, ликвидировав с кухонного стола следы своей возни с горшками и вазами, и внимательно огляделась, чтобы полностью увериться, что после ухода все останется в порядке. Она объяснила, что не хочет создавать ему неприятностей с экономкой из-за беспорядка в комнате, и доктор Дрю нашел очень забавной мысль, что кто-то посмеет ему указывать или просто поставит под сомнение его действия. Правота Харриет наглядно подтвердилась — как она и доказывала сестре, доктор Дрю обладал невероятным самомнением.
И что еще хуже, его высокомерие было врожденным, а не выработанным с годами. Харриет вспомнила пылящийся на чердаке прототип хозяина из эпохи Регентства, чья непомерная гордыня сразу бросалась в глаза.
Если Гэй всерьез задумала поставить доктора на место своего покойного мужа, пусть привыкает к жизни, организованной чужими руками. Воссоздать былую жизнь с Брюсом не удастся.
Но — и это было весомое «но» — рыбку еще надо поймать. А поскольку доктор Дрю явно специалист по уклонению от самой соблазнительной наживки, требуется изобрести совершенно новый вид приманки, на которую он клюнет. Если только ей это не удастся одним лишь взглядом больших, фиалковых глаз с поволокой.
Они и раньше творили чудеса.
Харриет вернулась в «Фалез» со щенком и ничего не сказала Гэй о чаепитии в доме доктора... и, уж конечно, умолчала, что занималась убранством для него комнат. Она не знала, почему утаила это, просто подозревала, что Гэй слегка удивится. «Но почему, ради бога, ты не привела доктора Дрю к нам на чай?» — спросит она. И, анализируя потом свое поведение, Харриет терялась в догадках, почему и в самом деле не поступила именно так.
Дома она заметила, что у Гэй таинственный вид, а на ее чулке спущена петля, и удивилась, поскольку при ней сестра ни разу не появлялась на людях с таким заметным изъяном во внешнем виде. Сестра испачкала пылью подол платья и жаловалась на поцарапанные руки, а на вопрос, чем занималась, ответила, что разбирала содержимое буфета. В каком именно, Гэй умолчала, и в любом случае Харриет не могла взять в толк, почему сестра взялась за такой труд. Снисходить до работы руками — это было так не похоже на Гэй, особенно во все еще малознакомом доме, где во время уборки буфета или нежилой комнаты на свет могло появиться что угодно.