Желание Евы найти мужчину, который бы страстно ее полюбил и с которым она могла бы завести детей, только усилилось, когда она помогала Минне заботиться о ребенке. Подруги обсуждали всевозможные радикальные идеи. Может быть, несколько женщин способны делить одного мужчину – и это станет ответом на недостаток достойных партнеров? Или, быть может, заводить детей стоит с близкими друзьями, а не с преданными любовниками? Однако идея идеальной любви отказывалась погибать. В 1914 году Рут какое-то время обдумывала, не стоит ли ей выйти замуж за хорошего друга и благодетеля, мистера Томсона, однако позже признала, что при всем уважении к нему сама мысль о таком замужестве вызывала у нее отвращение. «Я не могла бы начать сексуальные отношения с человеком, который не был моим возлюбленным, – ни ради любопытства, ни ради детей», – признавалась Рут[45]. Из дневника Евы мы узнаем, что она читала Герберта Уэллса, и образы сексуальной свободы из его произведений ее беспокоили. Ева тоже выступала против легкого отношения к сексуальному удовлетворению без настоящей любви и обязательств. Вот что она писала в июне 1913 года о книге «Новый Макиавелли», которую нашла «отличной, но поверхностной»:
Уэллс напоминает мне шербет[46], который пузырится, если положить его в воду: возбуждающе, но, как мне кажется, преходяще. Мне не нравится, в какой манере поданы сексуальные эпизоды. Возможно, я слишком привередлива, но мне кажется, что поиск интимной близости исключительно ради самоудовлетворения – это то же самое, что страсть алкоголика или обжоры.
И дело, безусловно, не в том, что она не признавала силу физического влечения:
Даже в самых своих необузданных состояниях, когда природа гремит во мне и буквально требует выражения, глубоко внутри я чувствую, что, если это действие не будет выражением любви и целостности, оно не принесет мне сильного удовлетворения[47].
Ева переживала о том, как произведения Уэллса повлияют на юношей: ей казалось, те могут перенять слишком низкие идеалы мужественности и половой зрелости. Как и многие феминистки своего времени, она скептически относилась к мысли о том, что молодым людям слишком сложно контролировать страсть, и настаивала: женщины испытывают столь же сильные телесные желания. Она считала, что поведение и мужчин, и женщин должно определяться общими стандартами[48].
Летом 1914 года Ева тревожилась, но смотрела в будущее с разумным оптимизмом. В дневнике сохранились записи о счастливых часах, проведенных с Минной и ее детьми. Ева наслаждалась игрой с малышом в саду, с удовольствием прижималась лицом к пухлому младенцу и радостно слушала детский смех и гуление. Тем не менее ощущение того, что чего-то в ее жизни не хватает, что между желаниями и действительностью все еще существует разрыв, никуда не уходило:
Как же сильно желание жизни – моей собственной жизни. Часто мне кажется, что я стою на пороге бесконечной красоты – в дружбе, на природе, в искусстве, – и тем не менее полностью эта красота никогда мне не открывалась, и я никогда полностью не могла раскрыть ее суть. Она всегда уходит от меня, показывается на расстоянии вытянутой руки и ускользает, маня за собой снова и снова[49].
Она сделала эту запись 4 июля 1914 года, когда война еще не была объявлена. Весь последующий год Рут и Ева продолжали переписываться. Рут писала из Вудбрука, квакерского учебного центра в Бирмингеме, где благодаря щедрости мистера Томсона смогла посвятить себя получению полноценного образования. Подруги надеялись, что Ева тоже скоро приедет в Вудбрук – и это действительно произошло в 1915 году. Но весной их переписка трагически оборвалась: Ева неожиданно умерла.
46
Здесь имеется в виду растворимый порошок для получения шипучего газированного шербета, изобретенный в Великобритании в XIX веке. –