Но беседы не получилось. Не успел недоэльф исчезнуть, как на меня вдруг навалилась страшная усталость, голова стала тяжелой, веки — свинцовыми. Попыталась сопротивляться, борясь с зевотой, о чем-то вяло спрашивала, а потом все-таки не выдержала, привалилась к уютному родному боку. Глаза закрывались сами собой.
— Давай-ка, провожу тебя в твою комнату, — Петька погладил меня по голове и решительно закончил: — Нет, лучше отнесу.
— Но…
— Никаких «но», Марусь. Все равно поговорить не удастся. Йор приказал: «Спать», значит, придется спать. Здесь иначе не бывает — если сама не захочешь, убаюкают.
— Убаюкают? — пробормотала сонно, чувствуя, как меня подхватывают на руки. — А кто?
— Да кто угодно. Цветы одурманят ароматом, ночные птицы — пением… Воздух, которым ты дышишь, и тот способен усыпить, если фрейр пожелает.
— Здесь и ночные птицы есть…
Это почему-то заинтересовало больше всего.
— В Хауддане, Машка, как в Греции — все есть.
Задремала я еще до того, как меня опустили на кровать…
Опять привиделась какая-то ерунда. Земля… Я сама... Петька… Только там, во сне, я почему-то ни секунды не сомневалась, что это не мы с братом, а Трэй и Мири. Девушка сидела на диване в нашей квартире и, по-детски вытирая слезы кулачком, горько плакала. А мужчина ходил из угла в угол, хмурился и, размахивая руками, быстро, нервно о чем-то вещал…
Утро наступило очень рано. Еще не до конца проснувшись, перевернулась на бок, и на меня обрушились потоки яркого света. Потянулась, подставляя лицо ласковым лучам, чихнула и открыла глаза.
Комната, в которую меня вчера определил Петька, мало чем отличалась от предыдущей, разве что выглядела поменьше. Все те же причудливо переплетенные ветви по стенам и потолку… Ковер из мха… Маленький деревянный столик, пара кресел и, как огромный цветок, круглая кровать посередине. Ничего лишнего. Лианы на широком в полстены окне, отсутствовали — видимо, чтобы не мешать сияющему утреннему солнцу свободно заливать всю спальню, — и я заметила прямо перед собой высокую крестообразную арку.
Подняться, поправить изрядно помятое, но на удивление чистое, платье, торопливо пригладить волосы — дело нескольких минут, и вскоре я уже стояла на просторной террасе… Нет, не на террасе, в развилке гигантского дерева с бледно-розовой кроной. Дом, из которого я только что вышла, был, в буквальном смысле слова, свит из его ветвей, и от земли к этому самому дому, опоясывая ствол по диагонали, вела узкая резная лестница.
Весело перекликались птицы, пахло травой, свежестью, цветами, и чем-то едва уловимым, но очень знакомым. В солнечных лучах кружились бабочки, сверкал, переливаясь золотыми бликами, маленький пруд. Все радовалось новому дню, а у меня на душе было сумрачно и тоскливо.
Не отпускал сон, тот, что я увидела сегодня. Перед глазами стояло заплаканное лицо Мири — мое лицо. Я уже привыкла, что в Хауддане, мне ничего никогда не снится просто так. Вот и сейчас не покидала уверенность, что это не ночной кошмар, а весточка с Земли. Что у них там творится?
А еще, самой-то себе можно признаться, я скучала по Рэму. Привыкла уже засыпать и просыпаться с ним рядом, чувствовать его тепло, слушать ровное биение сердца, ощущать под ладонью упругую кожу, и сейчас мне отчаянно этого не хватало. Его улыбки, внимания, ненавязчивой заботы, даже артефактов, с помощью которых я приводила в порядок одежду и прическу.
Пропустила сквозь пальцы спутанные пряди волос и, вздохнув, села в стоявшее неподалеку кресло-качалку. Надо попросить у Петьки расческу и узнать, где тут моются. Пора привыкать жить без Саллера. Он ушел, сбежал, не попрощавшись, значит решил, что прекрасно обойдется без меня. Ну и я без его упертой светлости не пропаду.
— Никогда не делай поспешных выводов девочка.
Розовые листья мягко зашелестели, плотный душистый поток воздуха ударил в грудь, на миг окутав меня тугим коконом, и ветку неподалеку опустилась Эари.
— Обмануться легко, ошибиться и того проще, — зазвенел мелодичный голосок. — А вот вернуть потерянное — очень трудно. Не позволяй гневу, досаде, плохому настроению влиять на твои поступки.
— Что?.. — пробормотала ошарашенно.
Вместо ответа фрейя склонила на бок золотоволосую головку и, покачиваясь на тонком гибком побеге, как на качелях, принялась сосредоточенно меня изучать.
— В твоем сердце боль, — произнесла она наконец, — недоверие, обида. Ты считаешь, что твой мужчина бросил тебя…
— Он не мой…