Я вот совсем забыла Вас поздравить…
И тут приходит Ваш носок, полный восхитительных, удивительных подарков…
Скажите, Джонатан, откуда Вы так хорошо меня знаете?
Неужели все это Вам поведала Натали?
Как Вы догадались, что у меня проколоты уши?
Что мне нравятся перчатки без пальцев?
И шоколадные батончики с горькой апельсиновой начинкой?
И прозрачные шарики, встряхнув которые, можно любоваться снегопадом?
И разноцветные морские соли?
И «Дикую реку» Казана?
Натали не могла Вам всего этого рассказать…
Должно быть, Вы колдун, умеющий читать мысли и угадывать желания.
Или Ваше любопытство не знает меры?
Признаюсь честно, Вы меня потрясли.
Это было вчера…
В половине девятого я закрыла магазин и осталась одна. Подруга Жозефа предлагала мне провести сочельник с нею и ее мужем Лораном (они держат ресторан прямо рядом с моим магазином), но я отказалась. Я чувствовала себя слишком усталой, слишком грустной… Не люблю Рождество, не люблю рождественскую трапезу. В этот праздник хорошо всей семьей собраться у елки, чтобы сам воздух был пропитан любовью; хорошо быть ребенком, нетерпеливо рвущим красочную упаковку; хорошо провести этот вечер с любимым, пожирая друг друга глазами… Для всех прочих Рождество — печальный праздник…
Если не сказать, жестокий.
Я рано легла спать, взяв с собой в постель носок. Он пришел экспресс-почтой еще накануне, но я специально приберегла его до Рождества.
Я была поражена…
Поражена, что Вы так точно меня угадали…
За этими подарками — целая история.
Они будто возвращают меня далеко-далеко назад, куда уже нет возврата, в то прошлое, от которого я пытаюсь избавиться изо всех сил…
Джонатан, я в полной растерянности.
В голове у меня туман, и в воздухе, как нарочно, тоже. Не видно ни маяка, ни зубчатых монастырских стен, увенчанных башенками, ни корабельных мачт. О движении кораблей можно догадаться только по звуку.
Я отчетливо слышу ехидный, скрипучий мотивчик jingle bells, jingle bells[16], будто кто-то намеренно дразнит меня, пытается разбудить мое изъеденное ржавчиной сердце. Я невольно затыкаю уши…
Неужели можно узнать о человеке все, если вы с ним любите одни и те же книги?
Неужели при помощи книг можно рассказать даже то, что надеялся сохранить в тайне?
Если бы Ваши любимые книги оставляли меня равнодушной, если бы то, что я читаю, пришлось Вам не по душе, смогли бы Вы так хорошо меня распознать?
Почему я вдруг раскрыла Вам свою душу?
Почему я так слепо Вам доверилась?
Не потому ли, что между нами всегда были книги, молчаливые сообщники, хитрые духи?
Не потому ли, что путь к Вам устлан был книжными томами?
Сейчас я открою Вам секрет, Джонатан, секрет этот не бог весь какой важности, и все-таки Вы узнаете нечто новое о женской душе…
И не только о женской. Согласитесь, в глубине души мужчины и женщины испытывают одни и те же чувства, вся разница — в поверхностных проявлениях, в степени обнаженности… Женщины не боятся признаний, а мужчины делают вид, что ничего не случилось, потому что их с детства учили держать свои тайны при себе, всецело отдаваясь работе, карьере, деловой жизни…
Все это я нашла у Рильке.
Сегодня ночью я как раз закончила его перечитывать, под одеялом, при полном тумане, в слабом дрожащем свете маяка… Я читала его, прижавшись к белому в красную полоску носку… Когда я была маленькой, мама тоже всегда складывала подарки в носок.
Итак, страница 141.
Сначала речь идет о любви, о том, сколько значения женщины придают любви, никогда не добиваясь взаимности: «…Женщины устали. Они веками несли священный огонь, разыгрывали за двоих вечный диалог любви. А мужчина только повторял написанный текст, плохо справляясь с готовой ролью. Женщинам было не просто постигать любовь, ибо мужчины отчаянно мешали им своим невниманием, ревностью и ленью. Женщины работали денно и нощно, их любовь росла, и вместе с нею обострялась боль. И под грузом бесконечной череды страданий, женщины достигали небывалых высот любви, и призывали мужчин, которые были их недостойны; и обгоняли мужчины, убегавших прочь…»
А потом, словно в порыве озарения, Рильке пишет: «Но теперь, когда все кругом меняется, не пора ли и нам поработать над собой? Разве мы не можем хотя бы попытаться сдвинуть дело с мертвой точки и частично принять на себя нелегкую ношу любви? До сих пор нас избавляли от забот, и любовь перешла для нас в ранг развлечений. Легкое наслаждение превратило нас в дилетантов, успех вскружил нам головы. Мы уже не творцы, мы всего лишь ведомые. Так почему бы нам не начать с нуля, почему бы нам не приняться за работу, которую за нас всегда делали другие? Почему бы нам не вернуться к истокам, в эпоху когда все кругом меняется?»