Вернувшись с пачкой сигарет, он увидел на своем табурете какого-то парня, собственно, тот даже не сидел, а только, разговаривая, время от времени на него облокачивался. Хайнц понаблюдал за ним минуту-другую, а затем, когда парень снова собрался облокотиться на табурет, стремительно рванул табурет к себе. Парень грохнулся на пол возле стойки. Хайнц Маттек уселся.
— Что он тебе сделал?! — закричала Карола.
Парень сыпал ему в спину ругательства:
— Устроил комедию перед бабами, тоже мне петух!
Хайнц не оборачивался, и парень совсем рассвирепел.
Маттек заказал виски себе, хозяину, этому верзиле и девице, а кроме того, велел принести игральные кости.
— Да уймись ты наконец, — сказал хозяин парню.
Проигравший должен был угостить всю компанию виски. Подошел взглянуть один из приблудных бродяг, довольно пожилой человек. Не глядя, легким движением вытянутой руки Хайнц отодвинул его в сторону.
— Давай отсюда, старик.
— Ну и грубая же ты скотина, — сказала Карола.
— Пойдем-ка наверх, — сказал Хайнц.
— Не с тобой.
— Ты что-то сказала? — спросил сутенер.
— Ну, — сказал Хайнц, — пошли… Раздевайся.
— Но здесь так холодно.
— Давай, давай, живо. — И минутой позже: — Скажи-ка, у тебя нет какого-нибудь такого белья?
Она выдвинула ящик, но он оттолкнул ее в сторону и стал рыться сам, пока не нашел подходящего.
— Надевай.
После этого они снова спустились вниз. Хайнц Маттек опять взялся за кости.
— Так на чем мы остановились?
Народ расходился по домам, и они пересели за освободившийся столик. Он заказал для всех водку. Ближе к утру зал снова наполнился: педерасты, проститутки, бродяги. Хозяин задернул шторы, на улице занимался рассвет. Одна из проституток выставила водку, на столе появились кофе и коньяк, и постепенно они снова вошли в раж. Хозяин подбил общий итог. Влить в себя подряд несколько кружек пива, за десять марок явиться во всей красе, разыграть по жребию девочек, показательный секс-номер — с этим, правда, ничего не получилось. Зато устроили танцы.
— Как насчет нас? — спросила Карола.
— Пошла ты, — сказал Хайнц Маттек. В сортире валялся пьяный, за соседним столиком сутенеры подсчитывали выручку.
— Ну, по последней, на дорогу, — сказал хозяин.
Когда пришел Пауль, он уже сидел в машине.
— Ну и ну, — сказал Пауль, — вот это погуляли.
Он опустил оба стекла.
Дома никто не спросил Хайнца Маттека, где он был.
Марион все еще не пришла к решению. Райсмюллерша знала, конечно, что Марион видела, как она опрокинула тележку с бокалами. Об этом знали уже все. Райсмюллершу никто особенно не любил. Не любили за языкастость, к тому же она много болела и другим приходилось отрабатывать за нее. Мастер дал им время на размышление. А потом сумму нанесенного ущерба начнут высчитывать у всех из жалованья.
Признайся она, и Райсмюллерша вылетит. Промолчи, и вылетит она сама. Но может быть, есть еще один вариант?
Обратимся в профсоюзный комитет. Его председателем была женщина, которая прежде работала в бельевой секции.
— У нас перевернулась тележка с хрустальными бокалами, — сказала Ирена. — И теперь за это у всех должны высчитывать из жалованья.
— А кто это сделал?
— Неизвестно, но одну из работниц подозревают в том, что она видела, кто опрокинул коробку. Доказать они ничего не сумеют, но зато могут выбросить ее на улицу.
— Понятно. Значит, никто ничего не видел. А как зовут мастера? Когда это произошло? Иногда ведь что-то падает и само по себе.
Эхтернахша ходила от одной работницы к другой. Но чем больше она их подзуживала, тем сердечнее они относились к Марион. Для нее занимали место в столовой, ее угощали сигаретами, спешили поднести зажигалку. Профсоюзная уполномоченная из соседней упаковочной секции подошла к столу Ирены и Марион.
— Ну, как дела?
— По-моему, хорошо, — сказала Ирена.
— Если не будете выступать сообща, проиграете.
— Три-четыре человека держат сторону начальства, — сказала Ирена.
— Такие всегда найдутся.
В тот день, когда они должны были получить расчетные листки, Райсмюллерша села в столовой отдельно от всех, в гордом одиночестве.
— Вот дурная голова, — сказала Ирена, — теперь нам придется пересаживаться к ней.
Следом за ними потянулись другие работницы; чтобы все уместились рядом, пришлось составить несколько столов; в противоположном конце осталась только Эхтернахша и еще трое.