В его машине, завернутый в старую спецовку, лежал негодный мотор от вентилятора. Через две недели после того, как он выехал из своей бармбекской комнатушки, пивная Мони сгорела, а еще через день Мони арестовали вместе с верблюжьим пальто.
Когда Марион обнаружила на вешалке конверт с запиской, она поначалу вела себя так, будто ничего не произошло. Сняла пальто, повесила его на плечики (чего прежде никогда не делала), прошла на кухню, убрала в холодильник продукты, почистила овощи, приготовила ужин. И лишь за ужином сообщила новость детям.
— Кстати, отец от нас уехал. — Она рассмеялась. — Да, просто так. Забрал вещи и уехал. Куда — он не сообщил.
Она снова рассмеялась.
Но потом вдруг перешла на крик:
— Ну что вы на меня уставились? Чем я виновата? Что он делал для вас как отец? А для меня?
Карстен быстро скрылся в своей комнате, потом Рита медленно поднялась и тоже вышла.
Надо было сказать им об этом после ужина, подумала она, сидя за кухонным столом. А теперь получилось, что я зря готовила.
Когда на следующее утро она рассказывала об этом Ирене (найдя конверт, она не кинулась тут же к телефону), ее опять одолел этот судорожный смех. Не нужны ей никакие утешения. Если она и смеялась, то вовсе не от огорчения — ведь этот нелепый отъезд просто смешон. Даже не верится. Быть такого не может.
— Он пишет, что позвонит, — сказала она детям. — Значит, подождем.
Но однажды вечером, когда она вернулась домой и не застала ни Карстена, ни Риты, у нее вдруг возникло ощущение, что кто-то побывал в квартире.
Она не подумала, что здесь был Хайнц (ключи ведь были только у него), она подумала: кто-то побывал в квартире.
Впрочем, горстка пепла в блестящей пепельнице с таким же успехом могла быть и от ее сигареты, и сдвинуть стул могла тоже она сама. Она была, правда, уверена, что вчера вечером убрала журналы на место, но, конечно же, могла и ошибаться.
Она стояла посреди квартиры и озиралась по сторонам. Кто-то здесь побывал, думала она, и ей вдруг почудилось, что этот неведомый кто-то все еще тут. Она прошлась по комнатам. Осмотрела всю мебель, каждую вещь. Выдвигала ящики, открывала шкафы и комоды. Но ничего не трогала. Как будто осматривала чужую квартиру. Ей хотелось, чтоб дети скорее вернулись. И внезапно ни с того ни с сего ей представилось, что она снова сидит в совершенно темном чулане, куда ее заперла мать. Ей было тогда тринадцать лет.
Наконец пришел Карстен.
Если к моменту ее возвращения дети были дома, ей бывало спокойно. По крайней мере в первый момент. Потом, глядя на них, она думала: если б вы только знали.
— Что это с тобой? — спросил ее однажды Карстен.
Кривая улыбка прочно застыла у нее на лице. Когда детей не было дома, она старалась не заходить в комнаты, сидела только на кухне. Сначала она подыскивала себе занятия, устраивала стирку, готовила впрок, но потом уже просто сидела, прислушиваясь к домашним звукам. В конце концов она вообще перестала подниматься в квартиру, пока в окнах не зажигался свет: бродила по улицам или просиживала в молочном баре на углу.
Она установила новый замок.
Ирена обещала никому не говорить ни слова. Но и без того люди стали что-то замечать. "Марион, да что случилось? Скажи же наконец". Потом это прекратилось. Наверное, Нойбергерша проболталась. (Или Ирена?) В молчании сквозило полное безразличие. Вокруг образовалась пустота. На выборах профсоюзных уполномоченных она отвела свою кандидатуру. Ее пытались уговорить, но она, казалось, ничего не слышала.
Когда она пришла в банк — вскоре после того, как установила новый замок, — оказалось, что ее текущий счет закрыт.
Чек исчез в кассовом компьютере и благополучно вернулся назад, но потом чиновник вдруг насторожился, покинул свою кабину из пуленепробиваемого стекла и начал о чем-то шептаться с другой сотрудницей.
— Фрау Маттек? — Служащая отвела ее в сторону.
Когда она поняла, что случилось, внутри у нее все оборвалось. Она видела шевелящиеся губы молодой женщины, но ничего уже не слышала. Словно кто-то выключил звук, оставив на экране только изображение.
Марион видела, как молодая женщина принесла формуляры, как заполнила их и выписала чек на те последние деньги, что еще оставались у нее на счете, — постепенно слух к ней вернулся.
— Распишитесь вот здесь, — услышала она, — и здесь.
Марион указала адрес своего предприятия. Девушка обещала проследить, чтобы отныне ее жалованье переводили на другой счет. Она сама подошла с чеком к кассе и получила для нее деньги, пересчитала их у нее на глазах, а на прощание даже пожала ей руку.