— Дорогой, что происходит?
— Ничего, мам. Просто Элис ведет себя как ребенок.
— Ребенок? — рычит она. — Почему бы тебе не сказать маме, что ты трахаешь
Либби, и в твоей квартире она чувствует себя практически как дома? Хотя сомневаюсь, что она пробудет долго, потому что когда я оставила ее, она паковала сумку.
Ноги двигаются сами по себе, и я обнаруживаю себя, пересекающим кабинет и
направляющимся в сторону спальни. Но Либби там нет. Ее спортивная сумка исчезла, как
и кроссовки, которые я снял с нее прошлым вечером перед тем, как мы легли спать.
— Ебаный ад, Элис. Какого хера ты сделала? — я кричу на нее громче, чем обычно.
Она вздрагивает от гнева в моем голосе, но так же быстро восстанавливает
самообладание.
— Сделала тебе одолжение. Когда-нибудь ты меня поблагодаришь, — произносит
она, положив руку на бедро и демонстрируя свою позицию, в которой я не нуждаюсь.
— Останься здесь, — рычу я, бросаясь к входной двери и нажимая кнопку вызова
лифта. Он едет по этажам, и я знаю, что к тому времени, как я войду в лифт и спущусь, Либби уже испарится.
Так что я делаю единственное, что могу, — проскальзываю на лестницу и
преодолеваю ступеньки настолько быстро, как могу, не обращая внимания на то, что
босой и одет только лишь в пижамные штаны. Все еще сжимая в руке телефон, слыша, как
на меня кричит мама, я ускоряюсь. Мне, вероятно, стоило положить трубку, но я так
близко к нижнему этажу, не могу позволить себе потерять ни секунды.
— Либби! — ее имя вырывается у меня из горла, когда я открываю дверь с
лестницы и врываюсь в лобби. Рядом стоит Джеффри, и я ловлю его взгляд. Он указывает
на улицу на ближайшую стоянку такси, где я вижу Либби, забирающуюся на заднее
сиденье такси. — Либби!
Ноги несут меня так быстро, насколько я могу, но я не успеваю. Такси набирает
скорость, а я остаюсь на обочине, глядя, как она снова меня покидает.
Только в этот раз я не расстроен и не разочарован. Я так чертовски разъярен, руки
начинают трястись от бурления адреналина в крови. Я готов убить кого-нибудь. И моя
сука-сестра возглавляет список жертв.
— Алекс? Дорогой? Алекс?
Возвращая телефон к уху, я скриплю зубами и выдавливаю улыбку.
— Я здесь.
— Что происходит? — вопрошает она громким требовательным тоном. — Я
слышала, как вы оба кричали, потом твое очень тяжелое дыхание и то, как ты звал Либби.
— Она была здесь.
— Кто?
— Либби.
— В твоей квартире? — спрашивает мама. — Почему она была у тебя дома?
Выглядит слегка неуместно.
Задерживаю дыхание, зная, что этот разговор у меня с ней и сестрой должен
состояться при личной встрече. Никто из них не испытывает счастья от того, что я
общаюсь с Либби, так что, возможно, им нужно знать о причинах.
— Мам, позволь мне забрать Элис, и мы приедем повидаться с тобой.
— Хорошо, милый. Увидимся позже.
Мы прерываем звонок, я поворачиваюсь и возвращаюсь в здание, чтобы пойти и
задушить свою сестрицу.
***
Заезжая на подъездную дорожку дома моей матери, мы с Элис оба храним
молчание. Думаю, что расстроил ее, но она не признается. А я не буду извиняться. Мы оба
упрямы до невозможного.
Когда раньше я вернулся наверх, я полностью отгородился от нее, кроме
требования, чтобы она ждала с такси перед входом к тому времени, как я переоденусь, чтобы мы могли пойти и забрать мою бедную, брошенную машину.
Она, наконец, послушала меня.
Там было такси, ожидающее меня, но это было все. С этого момента наступила
полная тишина. И это было абсолютное чертово блаженство. Вся поездка была мирной, если не считать того, что я оставил Либби длинное сообщение с извинениями и просьбой
позвонить мне при первой возможности.
Надеюсь, так она и поступит, но я не буду задерживать дыхание. А еще я надеюсь, что она поедет к себе домой, как и говорила, и не вернется к своему конченному братцу.
— Выходи, — бурчу я Элис, выключая зажигание, отстегивая ремень и выбираясь
из машины.
Она подчиняется, и мы оба подходим к входной двери,но наша мать уже ждет нас, скрестив руки, и нахмурившись. Она зовет нас внутрь, и мы оба садимся на маленькие
кожаные пуфы в гостиной, как привыкли делать, когда были маленькими и по уши в
дерьме.
— Что происходит? — спрашивает она, садясь в большое кресло напротив.
— Мне осточертело...
— Он — долбаный...
Мы оба произносим друг о друге, пока поднятая ладонь нас не останавливает.