Ближе к полуночи буря разошлась вовсю. Другая женщина перетащила свой стул к креслу-качалке, и теперь обе женщины безмолвно сидели и рассматривали мужчину, пытающегося согреться возле лампы. Терзаемая ветром ветка миндаля, находившегося к дому ближе всех прочих, несколько раз кряду стучала в окно, почему-то не запертое на щеколду; рама растворилась, и воздух в комнате мгновенно стал иным, наполнившись влажным дыханием ненастья. Она ощущала, как градинки безжалостно жалили ее лицо, но даже и не подумала двинуться с места, покуда не заметила, что мужчина выплеснул в свой стакан остатки мятного ликера, всё до последней капли. В ее памяти это связывалось с неким особенным ритуалом и было исполнено чуть ли не символическим смыслом. Она припомнила своего отца Лаурела, который схоронился в коррале и один-одинешенек сражался с правительственными войсками, вооруженный лишь дробовиком, из которого прежде бил ласточек. Ей было памятно и то письмо, что прислал ему сам Аурелиано Буэндиа, где отцу присваивалось капитанское звание, от которого отец отказался, молвив следующее: «Скажите Аурелиано, что я все это совершил не ради его победы в войне, а только для того, чтобы предотвратить убиение моих кроликов этими туземцами».
И получилось так, что последнее воспоминание явилось одновременно и последней каплей минувшего, которое еще пребывало в доме и было теперь испито ею до дна.
— У нас в буфете еще хоть что-то имеется? — поинтересовалась она, стараясь говорить как можно тише.
Другая женщина, не меняя ни выражения своего лица, ни интонации и явно желая, чтобы мужчина ее не услышал, отвечала:
— Да ничегошеньки нет. Ты что, забыла, как мы в понедельник использовали последнюю горсточку фасоли?
Но тут они испугались, что мужчина все-таки мог услышать их разговор, и обе обернулись к столу. Однако их взгляды встретили лишь мрак пустоты, поскольку больше ничего не осталось: ни стола, ни мужчины, ни лампы. Но они знали наверняка, что мужчина — там; невидимый во мраке, он как и прежде сидит возле погаснувшей лампы. Они были убеждены, что он нипочем не покинет этот дом, пока не утихнет дождь, и что в возникшей темноте площадь гостиной сократилась настолько, что едва ли было бы удивительно, если мужчина расслышал то, о чем они говорили.