Я стояла полной дурочкой, выдумывая всякие варианты и боясь заглянуть в то самое место, где в свое время покоились мои девичьи откровения. Но в голову ничего подходящего не приходило, кроме мысли — дневник под матрацем! Уверенность в этом окрепла настолько, что если я сейчас ничего в означенном тайнике не найду, то получу от разочарования сильный стресс. Потому-то и топталась около кровати с замиранием сердца, не решаясь приподнять край тяжелого матраца.
Далеко по коридору весело заржали мужики. Судя по всему, без моих глаз дела у них пошли гораздо живее. Наверное, Герасимович травит непристойные анекдоты, которых знает великое множество. Шум вывел меня из оцепенения. Я решительно подошла к пышной кровати и откинула край постели. «Откинула» — слишком энергично сказано. На самом деле я, кряхтя и заливаясь краской от напряжения, еле приподняла толстенный матрац. Пошарила в образовавшемся пространстве, насколько хватило руки. Пусто. Ничего, Сима, заходи с другого края. Кровать вон какая огромная. Так я ползала вокруг матраца, собирая на себя пыль, и уже почти отчаялась, как вдруг пальцы зацепили под пружинной махиной посторонний предмет. Осторожно, боясь поверить удаче, я потянула находку на себя. Так же, наверное, колотились сердца у Остапа Бендера и Кисы Воробьянинова, когда они потрошили очередной стул. Еще секунда — и я выудила на свет божий тетрадочку в кожаной обложке. Как все просто! Ну, Кирочка, ну, дорогая, прости за мое вторжение в твою личную жизнь! Будь, пожалуйста, со мной откровенна. Обещаю, что без надобности никому не открою твоих тайн. Я заглянула в тетрадь и наугад выхватила строчку. Круглым старательным почерком было написано:
«… и обещал, что на будущий год мы непременно поедем на Рождество во Францию».
Оно! Оно самое! Руки непроизвольно захлопнули книжицу, словно рукописный текст мог ненароком упорхнуть, как редкая бабочка, которая одна стоит всей предыдущей коллекции. Я глубоко вздохнула несколько раз, стараясь унять неописуемое волнение. И вообще теперь лучше из спальни убираться. Мало ли что!
Я выглянула в коридор. Никого. Строители обещали не мешать и не мешают. Бросила прощальный взгляд на таинственную комнату и навсегда закрыла ее дверь. Больше мне тут делать нечего. В голове мутилось от нетерпения. Неужели ты, Серафима, — тайная вуайеристка, любительница подглядывать в замочные скважины за чужой жизнью? Тьфу, какие глупые мысли, при чем здесь это!
Вдруг мне вспомнился мальчик-подросток, старший сын Николая Ерохина. «Папа, пойдем домой!» Ломкий голос срывается на фальцет и дрожит от напряжения и конфуза. В глазах проступают слезы отчаяния. Вот и вся первопричина моего любопытства, вот и весь пресловутый вуайеризм. А излишнее нетерпение возникло от здорового рабочего азарта.
Мне захотелось немедленно уйти из квартиры. Между прочим, нет ничего проще. Мужики будут только рады. Я торопливо уложила находку в сумочку и направилась на поиски бригадира. Толик стоял у раскрытого окна кухни и курил, небрежно сплевывая вниз. Увидев меня, он выпрямился, элегантным движением отправил окурок следом за плевками на газон и любезно спросил:
— Уже прочитали?
Меня окатило жаркой волной с головы до ног:
— Что… прочитала?
— Ну, книгу. Вы говорили, что книгу дали интересную.
Фу ты! Я совсем забыла свою версию. Жар отхлынул от сердца, оставив на лбу капельки пота.
— Ничего интересного! — Я махнула пренебрежительно рукой. — Верну сегодня. Только голова заболела.
— А мне тоже свояк недавно книжонку накатил, — разулыбался Толик. — Говорит, крутая книжка. Про спецназ. «Смертельный вираж» называется. Не читали?
Я только слабо покачала головой.
— Ну вот, — продолжил литературную дискуссию бригадир, — сначала вроде ничего, а на третьей странице заснул. У меня всегда так. Начну читать и засыпаю. Нет, уж лучше телик.
Я плохо понимала, о чем это он. Там, в коридоре, в моей сумке, возможно, находится ответ на тайны, которые окружили загадочным ореолом жизнь Алексея Михайловича Подлубняка, а Толик о каком-то вираже толкует. Уйти, уйти. Остаться один на один с тетрадкой в кожаном переплете.
— Знаете, Анатолий, у меня и в самом деле голова болит. Так что я, с вашего разрешения, пойду, пожалуй. Надеюсь, Рая не обидится.
— Базара нет! — воскликнул мой собеседник, проявляя заботу и сердечное взаимопонимание. — То есть… идите, конечно. А Раисе я передам, что вы заболели. У вас, и правда, видок что-то того… — И он сочувственно покачал головой.