Смог бы он убедить ее остаться, если бы она зачала — и зная, что сердце Рони ему не принадлежит? Неужели природа настолько жестока, что предназначила ему женщину, которая не могла — или не хотела — любить его?
Табер протянул руку, откинув со лба Рони прядь золотисто-каштановых волос, потом медленно укрыл ее одеялом и поспешил в ванную.
Он вспомнил первую их встречу, более десяти лет назад. Он нашел ее в лесу, она сидела на земле, обхватив руками свое маленькое тельце. Она смотрела прямо перед собой, но он понял, что это было что-то внутри ее, что она смотрела в себя.
Он уже знал это чувство. Он тогда был совсем юн, но лабораторные эксперименты и ужас, который он пережил во время побега, навсегда стерли из него какую-то часть человеческого. Как можно скучать по тому, чего ты никогда не помнил, спросил он себя, упершись руками о раковину и глядя на себя в зеркале. Тогда он был просто животным. Разъяренным, раненым, отказывающимся и неспособным принять тот беззаботный стиль жизни, которому пыталась их научить Мария.
Он бегал по лесу, спасаясь от себя самого, позволяя животному внутри освободиться в охоте. Пока не нашел Рони. Ее лицо было заплаканное, колени ободраны, а взгляд казался пустым, словно она уже потеряла себя в том ужасе, который пережила.
Он считал, что они спасли друг друга в ту ночь. Он взял ее на руки и принес к Марии, прижимая к груди, испытывая чувство ярости оттого, что такое хрупкое, такое невинное и чистое создание вынуждено переживать такую боль. Ее взгляд напомнил ему о сестрах, чьи умы уже были покорежены опытами, как и тела.
Рони не изнасиловали; скорее, она была в ужасе. Оставшись в одиночестве, без еды, без заботы — она убежала от врагов отца, ублюдков, которые хотели причинить ей боль и скрыться, не получив наказания.
Табер испустил глубокий тяжелый вздох. Ребенок вырос и стал женщиной, прежде чем он понял, что его чувства к ней стали иными. Ее острый язык и импульсивность иногда заставляли его тревожиться, но Табер всегда знал ее мысли и ее чувства. Но женщина, кричащая от желания в его руках, и женщина, подарившая ему признание в любви год назад, были не похожи друг на друга. Эта Рони была слишком тихой, слишком замкнутой, подавленной. Как будто жизнь забрала у нее так много, что она просто отказалась верить и бороться.
Он устало вздохнул и вытащил из шкафчика рядом с раковиной полотенце. Смочил его теплой водой. Ей будет неприятно спать, когда бедра покрыты липким доказательством их соития.
Табер вернулся к кровати, чувствуя, как член твердеет и удлиняется, когда втянул в себя слабый запах их оргазмов. Он напоминал дикий ветер после летней грозы, непокорный и чистый.
Он откинул одеяло со спящей Рони, морщась от напряжения, которое потребовалось, чтобы сдержать дрожь. Медленно Табер начал вытирать ее кожу. Шея, руки, полная, упругая грудь — розовая от его поцелуев — стройный торс, изящный округлый живот и бедра. Сглотнув комок в горле, Табер развел ноги Рони, игнорируя ее легкий стон, и стер с кожи следы своего семени и ее соков.
Он тяжело и хрипло дышал к моменту окончания этой интимной процедуры и устало упал на постель рядом с ней. Рассвет приближался, и Таберу показалось, что он не спит уже пару недель.
Он притянул ее ближе, игнорируя инстинктивное движение — Рони попыталась оттолкнуть его, — зашикал на нее осторожно, обняв и прижав ее к своей груди.
— Что случилось, Рони? — прошептал он в ее шелковые волосы и коснулся мягким поцелуем ее лба. — Что, черт возьми, случилось с тобой?
Глава 15
— Тебе пока нельзя мыться, Рони.
Уже было далеко за полдень, когда Табер проснулся, разбуженный попыткой Рони украдкой соскользнуть с кровати.
Она остановилась, вцепившись в спинку, ее тело напряглось.
— У меня все болит. — Ее голос был низким, но он мог слышать в нем вибрацию гнева. Это был тот же гнев, что и вчера вечером.
— Я знаю, ты сердишься, детка. — Табер откинул одеяло и поднялся.
Добравшись до сундука в конце комнаты, он достал из одного из ящиков синюю хлопковую рубашку с пуговицами. Так доктору Мартину будет можно осмотреть Рони, не слишком тревожа ее скромность.
— Надень это. — Он подошел к Рони, протягивая ей рубашку, но она лишь подозрительно посмотрела на нее.
— Я воняю тобой, — отрезала она, подняв голову, ее синие глаза были полны гнева, и он чуть заметно вздрогнул. — Мне нужен душ.
Табер хмуро глядел на нее, с неудовольствием сознавая, что ее гнев снова вызывает в нем похоть. Его член начал деревенеть, ныть от желания.