— Папа, оставь свои дурацкие шуточки.
— Джесси, но ведь ты первая завела этот разговор, — вставила Шейла, испытанный рефери на матчах по боксу между отцом и старшей дочерью.
— Да ну вас! С такими людьми, как вы, бесполезно разговаривать. — Тяжко вздохнула Джессика Беквит и, преисполнившись презрения, выплыла из кухни.
Они остались вдвоем. Почему она сегодня такая красивая, — подумал Роберт.
— Она несносна. Нужно законодательно отменить трудный возраст у подростков, — сказала Шейла, направляясь к мужу за ежевечерним поцелуем, которого она дожидалась с самого утра. — Ты почему так поздно являешься домой, Роберт? Опять слушали разглагольствования «уважаемого коллеги»? — спросила она, обнимая Роберта.
— Да. Он был сегодня на редкость невыносим.
За долгие годы супружества они разработали нечто вроде тайного кода. Так например, кафедра Роберта состояла из трех мужчин, двух женщин и «уважаемого коллеги» — Герберта Гаррисона, напыщенного многословного осла, который вечно был со всеми не согласен. Друзья Беквитов тоже проходили под разными кличками: Драная кошка, Обезьян.
Семейная жизнь Беквитов была идеально синхронизирована. И Шейла обладала радаром, безошибочно фиксировавшим тончайшие оттенки эмоций мужа.
— Ты не заболел?
— Нет, а что?
— У тебя какой-то бледный вид.
— Это бледность истинного ученого. Достаточно двух дней на Кейп-Коде, и я стану бронзовым.
— Все равно, обещай мне, что сегодня не будешь работать.
— Ладно, — отозвался Роберт (как будто он сегодня сможет сконцентрироваться на чем-нибудь!). — А у тебя остались какие-нибудь дела для издательства?
— Ничего срочного. Я все еще пытаюсь разобраться в этой писанине о русско-китайских дипломатических отношениях. Должна тебе сказать, что даже для университетского профессора проза Рейнгардта слишком мутная.
— Детка. Если все ваши авторы будут писать как Черчилль, ты останешься без работы. Слушай, давай не будем сегодня ничего делать.
— Чудесно. Что ты задумал? — ее зеленые глаза засияли.
— Хорошо. А пока накрой на стол, ладно?
— Папа, а когда тебе было столько лет, сколько мне, до которого часа тебе позволяли смотреть телевизор? — обольстительно улыбаясь, спросила Паула.
— Когда мне было столько лет, сколько тебе, телевизоров вообще не было.
— Неужели ты такой старый?
— Папа хочет сказать, — вмешалась Шейла, стараясь обойти острые углы, — что он уже тогда знал о преимуществе книг.
— Книги мы читаем в школе, — возразила Паула. — Можно мне сейчас поглядеть ящик?
— Только если ты приготовила все уроки, — отвечала Шейла.
— А что там идет? — спросил Роберт, преисполненный сознания родительского долга в отношении культурных запросов своего потомства.
— «Скотт и Зельда», — ответила Паула.
— Ну что ж, это звучит более или менее познавательно. Это по Пи-би-эс?
— Ох, папа, — сердито вмешалась Джесси, — неужели ты и этого не знаешь?
— Как это не знаю?! Позвольте заметить, я прочел всего Вальтера Скотта.
— «Скотт и Зельда» — это сериал, — с глубоким отвращением пояснила Паула.
— О собаке с Марса и о девочке из Калифорнии, — добавила Джесси, — Очень любопытно. Кто откуда?
— Ну папа, даже мама и та это знает.
Шейла окинула Роберта полным любви взглядом. Ах мы, жалкие невежды, уже не малейшего понятия обо всем этом не имеем, подумала она и сказала:
— Роберт, иди посмотри вместе с ними. Я уберу со стола.
— Нет, — возразил Роберт. — Со стола уберу я, а ты иди смотреть похождения этого чудесного Пса Скотта.
— Папа, собаку зовут Зельда, — хмуро пояснила Паула и побежала в гостиную.
— Ты идешь, мама? — спросила Джесси.
— Я ни за что не пропущу ни единой серии, — заявила Шейла, глядя, как ее усталый муж собирает со стола груду тарелок. — Пока, Роберт.
Убедившись, что девочки крепко спят, Шейла свернулась клубочком на диване с «до смешного непристойным» голливудским романом. Знаменитый флейтист Жан-Пьер Рампаль исполнял Вивальди, а Роберт притворялся, будто читает «Нового республиканца». Напряженность становилась невыносимой.
— Хочешь чего-нибудь?
— Спасибо, нет, — отвечала Шейла, подняв глаза от книги.
— Ты не против, если я немного выпью?
— С каких это пор ты нуждаешься в разрешении?