Мирин хотел ответить, но не мог. Обнимая его, плача, покрывая его лицо поцелуями, бабушка наклонилась к нему и попросила:
— Поцелуй меня, деточка, поцелуй меня, мой ангелочек, сердечко мое золотое! Поцелуй бабушку! Еще поцелуй… еще, еще! Целый час меня целуй, святое ты мое дитятко!
— А почему, бабушка?
«ПЕРЕКАТИ-ПОЛЕ»
Клаудио в четырнадцать лет чувствовал себя взрослым человеком. Впрочем, у него было достаточно оснований чувствовать себя взрослым человеком. Вот уже два года, как он бродяжничал. По временам он нанимался слугой то к одному, то к другому хозяину, но нигде подолгу не удерживался. «Перекати-поле» — прозвали его когда-то в классе. «Перекати-поле» — слышалось за его спиной повсюду, где бы он ни проходил. Он был в вечном движении и нигде не останавливался — как перекати-поле. Почему? Казалось, все, с кем приходилось ему сталкиваться в жизни, были в заговоре против него; казалось, не успеет он выйти из дому, как уже на лбу его появляется неведомо кем выведенная надпись, которую могут немедля прочесть там, куда он направляется: «Перекати-поле».
В двенадцать лет он потерял мать, а отец после смерти жены выгнал сына из дому: «На улицу, на улицу, катись куда глаза глядят, как перекати-поле!»
И Клаудио покатился, как ком сухой травы, по улицам города. Сначала он нанялся разносчиком в лавку. Но как-то раз хозяину вздумалось отодрать его за уши. Он ударил хозяина бутылкой по голове… Две недели он чистил сапоги, полтора месяца продавал газеты. Потом работал в аптеке — мыл пузырьки для лекарств. Там он тоже не удержался. Он нигде не удерживался. Он считал себя взрослым, хотя был мал ростом и оттого казался моложе своих лет. Он считал себя настоящим мужчиной и хотел зарабатывать себе на хлеб, как настоящий мужчина, — работой. Он гордо защищал свои права перед теми, кто хотел его унизить. Его должны уважать, почему же нет? Ведь он уважает других. И почему это взрослые обращаются с ним как с мальчишкой, кричат на него, оскорбляют, даже пытаются иногда бить.
Человек четырнадцати лет, уже два года самостоятельно зарабатывающий себе на жизнь, то есть на черствый хлеб и жесткую постель, — разве это не настоящий мужчина? Да он чувствовал себя гораздо старше многих тех, у кого уже виски поседели! Ведь если припомнить: как-то раз… или вот еще тогда… или совсем недавно… Иной отец семейства и тот растерялся бы в подобных обстоятельствах!
Ну вот, например: как-то, когда ему еще не исполнилось четырнадцать, он поступил на службу в одну импортную контору. Должность его была самая низкая, и не только хозяева, но и сами служащие относились к нему пренебрежительно. А Клаудио их всех равно презирал.
В контору часто заходил сын хозяина, молодчик двадцати лет, очень заносчивый, очень нахальный и большой франт. Он прохаживался по конторе и на всех кричал. Однажды он нарочно толкнул походя одного служащего, седовласого человека, который годился ему в отцы. Клаудио пришел в бешенство. Он, в свою очередь, толкнул хозяйского сынка и приготовился драться. Но франт уклонился от честной борьбы. Он выбежал из конторы, громко крича: «Папа, папа!..» Пришел хозяин. Служащие и чернорабочие столпились вокруг Клаудио. Все громко кричали. И все были против Клаудио. То, что он хотел драться с сыном хозяина (подумать только: толкнуть сына хозяина!), возмутило всех. Клаудио снова охватил слепой гнев, и он, размахивая кулаками, выкрикнул в лицо этим людям все, что о них думал.
Выйдя из дверей конторы, он поклялся самому себе, что отомстит дерзкому обидчику. Он остановился на углу и ждал, пока враг выйдет. Но едва Клаудио, красный от гнева, с поднятыми кулаками, готовый к самой жаркой схватке, вырос перед своим противником, как раздался крик. Тот самый седовласый служащий, которого Клаудио только что защищал, спешил на помощь к своему господину и звал на помощь других.
Клаудио охватило чувство такой безысходной тоски, что он бросился бежать не только для того, чтобы избегнуть опасности провести ночь в тюрьме (что весьма не сладко… он-то уж это знал!), но и затем, чтобы освободиться как можно скорее от присутствия этого гадкого, скользкого пресмыкающегося, защищавшего того, кто его только что унизил… Он бросился бежать, покатился куда глаза глядят, как перекати-поле.
Черные, жесткие, злые наступили дни. Куда идти? Где спать? Ни работы, ни хлеба, ни жилья… Наконец он нашел друга. Это был человек не очень-то привлекательного вида; но один раз, когда Клаудио прикорнул на пороге какого-то дома в холодную, ветреную ночь, этот человек подошел и предложил мальчику переночевать у него… Клаудио согласился. Как тут не согласиться, если у него за целый день маковой росинки во рту не было! Они зашли в молочную. Клаудио проглотил целое «меню»: кофе с молоком и булку с маслом. Новый знакомый предложил ему по второй порции того и другого, и он согласился. Не переводя дыхания он проглотил и третью порцию.