Я часто становлюсь символом женщины в жизни моих пациентов — или, точнее, символом тех воззрений, которые сложились у них относительно женщин. Они могут проецировать на меня свои проблемы с женщиной любимой, равнодушной, отвергающей, женщиной-«кормилицей», требовательной матерью, соблазнительницей. Некоторые меня идеализировали, другие хотели бы обесценить. Их реакции на меня обнаруживали самые потаенные желания и самые темные мотивы, пока они подбирали мне роль в своей персональной драме.
Я бдительно отслеживала, кем они меня считали или кем им было нужно, чтобы я была. Кто я — репрезентация женщины, которая его отвергла? Женщины, которую он не может заполучить? Стану ли я для него идеалом? В случае Дэвида — видит ли он во мне один из своих многочисленных потенциальных трофеев?
Как правило, эротическим переносом я стараюсь заняться немедленно, но в тот момент я решила пропустить его заигрывания мимо ушей и разобраться с тем, что лежало на самой поверхности его поведения.
— Я тревожилась после нашего прошлого сеанса, — проговорила я. — Вы ушли так внезапно.
— Угу. У меня была встреча.
Вместо того чтобы подвергнуть сомнению его поспешное объяснение, я осталась на персональном уровне:
— Наш прошлый разговор оставил у меня ощущение дискомфорта.
— У меня тоже, — проговорил Дэвид невыразительным голосом.
— Вы можете сказать конкретнее, что вызвало у вас дискомфорт?
— Я просто никогда не думал, что все это может быть иллюзией .
— А что было для вас самым трудным в этом осознании?
Дэвид проигнорировал мой вопрос.
— Полагаю, меня просто возбуждает, когда девушки меня хотят, — сказал он. Я поддержала его раздражительность, вместо того чтобы критиковать ее.
— Значит, для вас очень важно, чтобы девушки вас хотели.
— Да, думаю, так.
— Как вы считаете, что это говорит о вас?
— Черт, да откуда мне знать?! Думаю, это означает, что я лучше отношусь к себе, когда соблазняю женщин.
— И поэтому вы ведете себя со мной как соблазнитель?
— Я нахожу вас привлекательной, что в этом дурного?
Теперь была моя очередь пропустить его вопрос.
— Каково это для вас — вести со мной такие разговоры? — Я сохраняла мягкий тон, но удерживала его взгляд.
— Временами — неловко. Но я способен с этим справиться.
— Похоже, что так. Вы вошли. Вы сказали мне, что я сексуальна. Это ваш обычный шаблон в обращении с женщинами. Вы уверены в себе и соблазнительны — и все же… — Я подпустила в выражение лица обеспокоенности. — И все же вы труднодоступны. Мне, например, трудно по-настоящему поддерживать контакт с вами. Интересно, происходит ли то же самое в ваших отношениях.
Я задела больной нерв.
— Верно, — тихо проговорил Дэвид. — Моя подруга, Никки, жалуется, что я не раскрываюсь.
— Как вы считаете, что она имеет в виду?
— Не знаю. Что я не способен любить, по крайней мере так, как она себе представляет любовь. Разве не поэтому я пришел сюда?
— Расскажите мне побольше о Никки.
— Думаю, она могла бы быть моей единственной.
— Что заставляет вас так думать?
— Я знаю, что она любит меня, и думаю, что она будет верна мне. И она очень сексуальная. Вот потому-то я и не могу понять, зачем я продолжаю путаться с другими женщинами.
Что такое было в этом мужчине, из-за чего он должен был постоянно «бегать налево»? Люди, которые так озабочены подобными вопросами — насколько сексуальны они сами, насколько сексуальны их возлюбленные, на какой машине они ездят, какого размера у них дом, — кажутся мне слабыми и инфантильными . Ну вот, я снова сползала на позиции осуждения — и не могла удержаться! Да, подобное верхоглядство казалось мне искусственным и ребяческим.
Я представляла себе, как Дэвид и его приятели шатаются по барам — праздные компании бывших студентов в брюках цвета хаки, скучные, банальные, прозаические. Но хуже всего было высокомерие и та самая простота, что хуже воровства, — вульгарность выражений вроде «у нее была великолепная грудь и пресс, твердый как камень». Дэвид не прославлял физическую красоту своей подруги в этом заявлении; в том, как он произнес слово «грудь», не было никакого намека на уважение или одобрение.
Моя реакция на его речь обусловлена не моралью или моей южной чопорностью, но лишь ее дегуманизирующим эффектом. Однако я чувствовала, что негодование могло навести меня на некоторые полезные ответы для Дэвида.