Выбрать главу

На широком кожаном диване сидел человек с густыми взлохмаченными длинноватыми темными волосами и неопрятной бородой. На вид ему было за сорок, в волосах виднелись седые пряди. Взгляд его черных глаз за толстыми стеклами дорогих очков был неожиданно внимателен и тверд. Он поставил бокал на низкий журнальный столик, встал и протянув вошедшему руку, заговорил на иврите:

— Зай гезунд! Ну и это все, кто тут будут? А я скажу, что больше и не надо, больше людей, больше слов, меньше правды, — сказал он вместо приветствия. Он говорил на иврите, с едва заметным восточноевропейским акцентом. Не выпуская руки Рудольфа из своей, очкарик обернулся на сидящего у стойки маленького и полного человечка. — А это таки наш генератор бреда, Беня Заяц.

— Зайнц! — возмущенно крикнул от барной стойки представленный. У него было полноватое, добродушное лицо с аккуратной бородкой. Большие карие глаза смотрели на мир по-детски наивно.

— Рудольф, — в свою очередь представился вошедший и, немного помолчав, добавил: — Нойманн.

Лохматый очкарик выдернул свою руку из руки Нойманна так, будто его ударило током. Немного постояв в растерянности, он хмуро плюхнулся обратно на диван, по дороге судорожно схватив стакан.

— А это Михаил Цемель, — представил его на русском подъехавший Моня и радушно предложил: — А теперь давайте сядем. Я уже сижу, и поэтому как раз вам немного скажу, почему мы тут!

— Азохн вэй, он что, не понимает иврит? И нам что, придется говорить на немецком? — недовольно пробурчал Цемель на русском, в полголоса, но так, чтобы все услышали.

— Я не совсем хорошо говорю на иврите, — сказал Рудольф.

— А я просто не совсем говорю на иврите, — заявил Беня Зайнц так же на русском, плюхаясь в соседнее с Рудольфом кресло. — Давайте на английском?

— Ой, зачем эти сложности, — замахал рукой Моня и улыбнулся. — Давайте будем говорить на русском, раз никто не слышит? Подождите говорить, дайте я скажу сначала. Уважаемый Михаил у нас профессор, историк, регионовед и просто человек удивительно больших знаний, поэт среди экспертов, он будет все знать, все объяснять, всем все рассказывать, — Михаил Цемель неопределенно махнул рукой, то ли отрицая сказанное Моней, то ли призывая продолжать. — Беня Зайцен…

— Зайнц! — рявкнул Беня с кресла. Он уже порядочно выпил, судя по раскрасневшемуся носу.

— …очень хороший, продаваемый писатель, с интересными теориями. Он пишет под другим именем, в Америке, но это он сам расскажет, когда захочет, — невозмутимо продолжил Моня, и только в глазах его заиграли лукавые искорки. — А вот Рудольф, — сказал он, повернувшись к Михаилу Цемелю. — Как и мы все, из России, но он сначала уехал в Германию, где женился на девушке из хорошей еврейской семьи. Удивительно, но хоть он и атеист, не постеснялся подумать хорошо и принял иудаизм, а потом, в отличие от нас всех, он немного повоевал в Цахале, и до сих пор состоит в резерве, так что тут все свои.

— Хватит уже всем говорить, что я хам, я же еще ничего и не начал! — возмутился Миша Цемель.

— Я не хочу никого вводить в заблуждение, — вмешался Рудольф, — но я скорее агностик. Строго говоря, эта история с иудаизмом затеялась из-за родителей жены. Нет, ребе говорил со мной как полагается, у меня есть поручители, и да, я искренне хотел на ней женится, так что все условности соблюдены.

— Я сам это слышу?! Условности! — опять возмутился Михаил Цемель, но уже без прежней горячности. Он взял свой опустевший стакан и встал. — Я собираюсь себе налить что-нибудь. Рудольф! Что вы будите пить? Тут есть много хорошего, и Моня за это не просит денег!

— Водку с колой, — определился Рудольф, немного подумав.

— Как стриптизёрши в Лас-Вегасе? — хохотнул Беня из своего кресла.

— И вы, молодой человек, думаете, такие знакомства помогут вам в жизни? — тут же отозвался от барной стойки Миша.

— О чем вы спорите? — внезапно грозным голосом вмешался Моня. — Вы не от том спорите! Да, я вам плачу затем, чтобы вы спорили, но не об этом!

— Но за что вы нам платите? Вы расскажите, а то я уже весь озадачился, — серьезно сказал Беня Зайнц, отставив бокал. И даже Миша Цемель молчаливо замер у стойки, не желая отвлекаться от слов Меира.