— В чем дело? — спросила миссис Вон. Потом она кинула взгляд за спину Эдди на машину Теда. Прежде чем Эдди успел ответить, она спросила: — Где он? Он что — не придет? Что случилось?
— Он не смог, — сообщил ей Эдди, — но он просил меня передать вам… вот это. — На ветру он не отваживался отдать ей рисунки, продолжая неловко прижимать их к груди.
— Не смог? — повторила она. — Что это означает?
— Не знаю, — солгал Эдди. — Но тут вот все эти рисунки… Можно я положу их куда-нибудь? — умоляющим голосом сказал он.
— Какие рисунки? Ах… рисунки! А-а… — сказала миссис Вон, словно кто-то ударил ее в живот.
Она шагнула назад, наступив на длинный белый халат, и чуть не упала. Эдди последовал за ней внутрь, чувствуя себя ее палачом. В полированном мраморном полу отражалась люстра; вдалеке, за открытыми двойными дверями, виднелась вторая люстра — над обеденным столом. Дом напоминал художественный музей, а столовая вдалеке была огромна, как банкетный зал. Эдди прошествовал (ему показалось, что он прошел целую милю) до стола, положил на него рисунки и, лишь повернувшись, понял, что миссис Вон следовала за ним вплотную и безмолвно, как тень. Увидев верхний рисунок — один из тех, на которых миссис Вон была изображена с сыном, — она вздохнула.
— Он отдает их мне! — воскликнула она. — Ему они не нужны?
— Не знаю, — сказал страдающий Эдди.
Миссис Вон принялась быстро листать рисунки, пока не дошла до первого ню, после чего перевернула кипу и взяла последний рисунок из-под низа, который теперь стал верхом. Эдди начал отступать к двери — он видел последний рисунок.
— А-а… — сказала миссис Вон, словно ее ударили снова. — А когда он придет? — задала она вопрос в спину Эдди. — Он ведь придет в пятницу, да? В пятницу у меня для него весь день свободен — он знает: у меня свободен целый день. Он знает!
Эдди старался не останавливаться. Он слышал шаги ее босых ног по мраморному полу — она стремглав бежала за ним. Она догнала его под большим канделябром.
— Стой! — прокричала она. — Он придет в пятницу?
— Я не знаю, — повторил Эдди, отступая к двери.
Ветер попытался задержать его внутри.
— Нет, ты знаешь, знаешь! — завопила миссис Вон. — Скажи мне!
Она вышла за ним на улицу, но ветер чуть не сбил ее с ног. Полы ее халата распахнулись, она с трудом снова запахнула их. У Эдди на всю жизнь сохранилось в памяти это видение, словно для того, чтобы напоминать ему о худшей разновидности наготы — абсолютно отталкивающий вид отвислых грудей миссис Вон и темный треугольник ее спутанных лобковых волос.
— Стой! — крикнула она еще раз, но острые камни дорожки не позволили ей пуститься за Эдди до машины.
Она нагнулась, сгребла рукой горсть камушков и швырнула их в Эдди. Большинство из них попали в машину.
— Он показывал тебе эти рисунки? Ты видел их? Черт бы тебя драл — ты видел их, видел? — прокричала она.
— Нет, — солгал Эдди.
Миссис Вон наклонилась, чтобы схватить еще горсть камушков, но порыв ветра чуть не сбил ее с ног. Входная дверь захлопнулась, произведя звук, похожий на пушечный выстрел.
— Боже мой! Мне теперь не попасть внутрь! — сказала она Эдди.
— А разве тут нет другой, незапертой двери? — спросил он. (В особняке должно было быть не меньше дюжины дверей!)
— Я думала, сейчас приедет Тед. Он просит, чтобы все двери были заперты, — сказала миссис Вон.
— А вы не прячете где-нибудь ключи на всякий пожарный случай? — спросил Эдди.
— Садовника я отправила домой. Тед не любит, когда тут шляется садовник, — сказала миссис Вон. — Такой ключ есть у садовника.
— А вы не можете позвонить садовнику?
— Где я возьму телефон? — прокричала миссис Вон. — Тебе придется пробраться внутрь.
— Мне? — спросил шестнадцатилетний мальчишка.
— Но ты ведь знаешь, как это делается? — спросила маленькая темноволосая женщина. — Я-то ничего такого не знаю! — взвыла она.
Из-за работающего кондиционера все окна были закрыты, а кондиционер должен был работать из-за коллекции картин, которая была еще одной причиной, почему окна держались закрытыми. Сзади из сада в дом вели балконные двери, но миссис Вон предупредила Эдди, что там особо толстое стекло, к тому же укрепленное специальной сеткой, что делало его практически непробиваемым. Он снял с себя футболку, завязал в нее камень и после нескольких ударов сумел-таки разбить это стекло, но ему все еще нужно было найти какой-нибудь садовый инструмент, чтобы раздвинуть сетку и, просунув внутрь руку, отпереть замок. Камень, который лежал в поилке для птиц в саду, испачкал футболку Эдди, которую к тому же распороло разбившееся стекло. Он решил оставить свою футболку, камень и разбитое стекло у открытых теперь дверей. Но миссис Вон, которая оказалась на улице босиком, потребовала, чтобы он занес ее в дом через балконные двери — она боялась порезаться о разбитое стекло. Эдди с голой грудью понес ее в дом, но, прежде чем поднять ее на руки, он постарался не оплошать и не попасть рукой по другую сторону халата. Весила она всего ничего, едва ли больше, чем Рут, но когда он поднял ее на руки, пусть всего и на несколько секунд, то от ее сильного запаха чуть не потерял сознания. Ее запах невозможно было описать. Эдди не мог сказать, чем она пахла, только от этого запаха у него возник рвотный спазм. Когда он поставил ее на пол, она почувствовала его неприкрытое отвращение.
— У тебя такой вид, будто тебе противно, — сказала она ему. — Как ты смеешь… Как ты смеешь воротить нос от меня?
Эдди стоял в комнате, в которой не был прежде. Он не знал, как ему пройти к большой люстре у главного входа, а когда он повернулся было к балконным дверям, выходящим в сад, перед ним предстал лабиринт открытых дверей — он не смог бы найти двери, через которые только что вошел.
— Как мне выйти отсюда? — спросил он миссис Вон.
— Как ты смеешь воротить нос от меня? — повторила она. — Ведь и ты не такой уж чистенький, разве нет? — спросила она у парня.
— Пожалуйста… я хочу домой, — сказал ей Эдди.
И только произнеся эти слова, он понял, что именно это и имел в виду, и имел он в виду Экзетер, Нью-Гемпшир, а не Сагапонак. Эдди имел в виду, что ему и в самом деле хочется домой. Эту слабость он пронесет через всю свою последующую жизнь: ему едва удавалось сдержать слезы, когда он сталкивался с женщинами старше его — так он плакал когда-то перед Марион, так он сейчас начал плакать перед миссис Вон.
Не говоря больше ни слова, она взяла его за руку и повела через свой дом-музей к люстре парадного входа. Ее маленькие холодные пальцы напоминали впившиеся в руку птичьи коготки — словно в него вцепился миниатюрный попугай. Она открыла дверь и вытолкнула его на ветер, а сквозняк внутри дома захлопнул несколько дверей, и когда Эдди повернулся, чтобы попрощаться с ней, то увидел вихрящиеся в воздухе жуткие рисунки Теда — ветер снес их со стола.
Эдди, как и миссис Вон, не мог произнести ни слова. Увидев порхающие за ее спиной рисунки, она развернулась в своем большом белом халате, словно готовясь отразить удар. И пока ветер опять не захлопнул парадную дверь, которая произвела звук, похожий на второй пушечный выстрел, миссис Вон так и не поменяла позу. По этим рисункам она наверняка поняла, по крайней мере, степень, в какой позволила совершить над собой насилие.
— Она кидала в тебя камни? — спросила Марион Эдди.
— Маленькие камушки — большинство из них попало в машину, — сказал Эдди.
— И она заставила тебя нести ее? — спросила Марион.
— Она была босая, — еще раз объяснил Эдди. — А там повсюду было битое стекло!
— И ты оставил там свою футболку? Почему?
— Она стала грязная и драная — но это всего лишь футболка.
Что касается Теда, то его разговор с Эдди был немного другим.
— Что она имела в виду, говоря, что у нее будет «целый день» — пятница? — спросил Тед. — Она что — полагает, что я проведу с ней целый день?