— Сам ты дурак! — Острый локоть больно уперся в ребра. — Тайсон, сидеть! Я кому сказала — сидеть?!
Пес послушно замер, но продолжал буравить Серебряного недобрым взглядом.
— Так это твоя собака? — Возбуждение ушло, уступая место просто невероятной усталости.
— Конечно, моя! Чья же еще? — Девица высвободилась из его объятий.
— А ребенок?
— И ребенок тоже мой! А вам что нужно?
Серебряный в сердцах сплюнул. Вот идиот! В героя решил поиграть, ребенка спасти от твари четырехлапой. А никого спасать, оказывается, не надо! И псина, и ребенок принадлежат вот этой растрепанной дурынде!
От пережитого, а еще больше оттого, что все его волнения оказались напрасными, Серебряный почувствовал себя сквернее некуда, снова захотелось курить. Девица не сводила с него удивленно-настороженного взгляда, псина недовольно ворчала и пускала слюни.
— Мужчина, вам нехорошо?
— Отстань! — Серебряный раздраженно отмахнулся, достал из урны измятую пачку «Мальборо», выбил сигарету, нашарил в кармане зажигалку. На сей раз сигарета показалась ему восхитительной. Девица неодобрительно покачала головой, отошла к коляске.
— Какого хрена ты ребенка одного оставила?! — неожиданно для самого себя рявкнул он.
— Что? — она обернулась.
— Твой ребенок орал как резаный, — уже спокойнее сказал Серебряный и затянулся глубоко, до рези в легких.
— Я не оставляла его одного. С Ванькой был Тайсон.
— Да что ты говоришь?! С Ванькой был Тайсон! Не было с Ванькой Тайсона! И мамки не было! Мамка и Тайсон где-то шастали, а Ванька орал!
— О господи! — Девица сгребла ребенка в охапку, осуждающе посмотрела на пса. — Тай! Ты где был, паршивец? Я тебе что велела?
Серебряный тяжело вздохнул и направился прочь. Глаза б не видели ни Ваньки, ни Тая, ни этой чокнутой.
— Мужчина!
Он не стал оборачиваться.
— Эй, мужчина!!! — Девица не отставала.
— Ну? — Он нехотя остановился.
У нее было нескладное скуластое лицо, слишком большой рот, чересчур бледная кожа и волосы, похожие на паклю. Если бы не глаза, ярко-зеленые, с золотистыми крапинками, ее смело можно было бы назвать дурнушкой. Глаза определенно спасали положение.
— Ради бога, простите. Тай обычно никогда не отходит от Ваньки. Он вас очень сильно напугал?
— Слушай, шла бы ты со своим Таем…
Девица осеклась, обиженно заморгала.
— Я только хотела извиниться…
— Извинилась? — рявкнул он. — Тогда топай отсюда!
Серебряный сам не до конца понимал причину своего раздражения, У него был тяжелый характер, он знал это как никто другой, но он никогда не позволял себе грубить женщинам. Он их использовал, принимал на работу, увольнял, он спал с ними, но никогда не повышал на них голос. А сейчас вот сорвался…
Девица обиженно фыркнула, младенец заревел, псина зарычала…
— Сумасшедший дом! — Серебряный отшвырнул недокуренную сигарету, ускорил шаг.
— …Что так долго, босс? — спросил Степан с фамильярностью, свойственной всем личным водителям без исключения.
— Сигареты выбирал, — буркнул Серебряный, тяжело опускаясь на пассажирское сиденье.
Смятая пачка «Мальборо» огнем жгла вспотевшую ладонь.
— Теперь домой? — спросил Степан.
— На кладбище.
Определенно это был день неожиданных решений — идея ехать на кладбище возникла внезапно…
Серебряный купил темно-бордовые розы, не глядя по сторонам, прошел к знакомой могиле, положил цветы на черный мрамор надгробия, устало опустился на маленькую скамейку, сказал:
— Ну, привет, Стриж.
Ему никто не ответил, но березы зашумели как-то по-особенному, и солнце выглянуло из-за туч.
…Стриж был славным парнем. Серебряный всегда завидовал его способности видеть в окружающем мире только хорошее. Вместе они пережили столько, что хватило бы на десять человеческих жизней. У них не было детства. Их юность оказалась сплошным кошмаром. Воспоминания о ней до сих пор, спустя годы, вызывали боль. Серебряный стал тем, кем стал: холодным, расчетливым сорокалетним мужиком, а Стриж умудрился остаться мальчишкой: веселым и бесшабашным. Даже умереть умудрился молодым. Сукин сын…
В глазах защипало. Нет, он не плачет. Еще в четырнадцать они договорились, что не будут плакать никогда. Мужчины не плачут, а они не просто мужчины, они гладиаторы. Уже в четырнадцать они плевать хотели на боль и смерть…
Серебряный не плакал даже на похоронах Стрижа, даже после похорон, когда заперся в своем кабинете и в одиночку выжрал два литра водки. Окажись Стриж на его месте, он бы тоже не плакал…