Он поцеловал руку Зои, впервые в жизни поцеловал руку девушке. Он просто не знал, как это у него все вышло, как все получилось. Он покраснел, засмущался.
И Зоя засмущалась, потупила глаза, и задрожали легкие ямочки в уголках ее пухлых губ, обрамленных сверху, как инеем, налетом светлого пушка.
— Я одна живу и потому не могу пригласить тебя в гости, — спокойно произнесла Зоя.
— Я, собственно… Хочешь, Зой, я подарю тебе шубу?
— Какую шубу? — с тихим ужасом и удивлением спросила девушка.
— Какую-нибудь дорогую шубу, чтобы ты никогда не мерзла.
Она качнулась, запрокинула слегка голову, в просвете воротника пальто блеснули ее синеватые, выпуклые, ключицы, засмеялась грудным, тихим смехом, взяла Мятникова за руку и легонько сдавила ее.
— Дурачок, — ласково, так, что у него просто оборвалось сердце, шепнула она. — Я, может, тебе три шубы куплю, лишь бы ты…
Она повернулась, торопливо взбежала на крыльцо своего дома, юркнула в дверь, и… раздался в сенях лязг щеколды. Мятников подождал, когда в доме зажжется свет, и медленно побрел по дороге к реке.
Оттаявшая днем земля была теперь тугой, замерзшей, гулко похрустывала под ногами. На востоке, в стороне Берингова моря, покрытого еще прочным, ноздреватым, с голубыми озерцами талой воды льдом, пробился маленький язычок зарницы. Небо было синевато-серое и напоминало скверно покрашенную синькой холстину; на севере в сырой дымке полярной ночи таинственно белел еще не растаявший в урочищах горного хребта снег.
За поселком в лощине, заросшей кустарником, клейко пахло прошлогодней голубикой, висевшей сморщенными капельками на тонких, как бы иссушенных зимними долгими холодами веточках.
Река по-весеннему многоводна, стремительное течение поднимает со дна ил и песок. На песчаных косах, желтевших празднично в ночи, прижимавших реку к крутым, со свежими сырыми обвалами берегам, на поворотах лежали метровой толщины сине-зеленые льдины, похожие на спящих неуклюжих белых медведей.
Колька сел на сухую корягу и стал смотреть на восток: Внизу, набухая алостью зарницы, утробно и монотонно шумела река. Зарница стремительно разрасталась, она, светлея слегка, вспухала — выглядывало сине-медное солнце. Высоко в небе запел жаворонок, защебетал проснувшийся куличок, снялась с соседнего озерка пара гуменников и, тревожно посвистывая крыльями, растворилась в синей дымке.
Как обыденно все вокруг и просто! И от этой простоты и обыденности мира у Мятникова защемило сердце: он и его жизнь — всего лишь краткий миг в розовом утре вечности.
Мятников повернулся и посмотрел на поселок, на розовевшие домики. Он нашел глазами дом Зои и улыбнулся, чувствуя горячую нежность к девушке.
У балка Мятников неожиданно для себя увидел сидящего на скамейке бригадира Семена.
— Ты че? — спросил Колька. — Бессонница напала?
Он присел рядом с бригадиром.
— Душно в балке, вышел вот покурить. Сижу и думаю о нашей работе. Уедем мы, а дело-то наше останется. — Семен затягивается, потом с усилием, пыхтя, выдыхает дым. — Что бы там ни было, кто бы в этом колхозе ни работал, а ледник все равно будет, ледник все равно от нас пошел.
Мятников внимательно смотрит на бригадира.
— Ты, Семен Иванович, прочный мужик.
— Прямо душу коробит вот эта тишина, — с надрывом говорит бригадир.
Метрах в пятидесяти от балка, возле приземистого белого здания детского садика, по куче желтого песка степенно расхаживает ворон. Он озабоченно крутит продолговатой головой, По-хозяйски надменно и деловито каркает, бьет клювом песок, оставляя неглубокие дырочки; в розовом воздухе холодная чернота его оперения слегка отдает нежной сиреневостью. Что тревожит птицу и что она ищет в это чистое утро?
— Ишь, дуромол какой, — смеется бригадир.
— На нашего Иванпетю похож.
— Он мне вчера говорил, что готов просить отпуск и поехать снова строить где-нибудь ледник.
— Заработок понравился?
— Да не только…
Немного помолчали, прислушиваясь к непривычному в утренней тишине крику ворона.
— Веры во мне нет, а без веры страшно жить, — неожиданно с тревогой говорит Семен. — Я тебя хочу спросить, ты только не разбалтывай…
— Да не, могила…
— Как думаешь, пойдет за меня какая-нибудь? Не стар я по ихним понятиям? Ты ж спец в этом деле…
— Пойдет, — уверенно рубит Колька. — Тебе нужна мягкосердечная женщина. Ты-то мужик еще ничего — физиономистый.
Мятников улыбается, неожиданно вспомнив о Зое.