— Кажись, управились, — вытирая платочком лицо, произнес он. — А то он всех взбудоражил, точно наша прошлая жизнь неизверглась. Брагин-то совсем расхворался. Я из той вон части, — он показал на самый большой чурбан, — как дуб слегка подсохнет, начну основную фигуру вырубать. Хочу эскизы вам показать. Я это давно задумал, и эскизов у меня много.
— Чего задумал-то? — не понял Дударин.
— Я же говорю, что фигуру хочу вырубить в честь вас, расстрелянных, — символизирующую жизнь, мир. Поставим во дворе, рядом с мемориальной доской.
Дударин посмотрел на зияющую в асфальте, похожую на воронку от взрыва яму, оставшуюся после корневища дуба.
— Земли бы нужно, — сказал он Кудеснику, кивая головой в сторону ямы.
— Повезли корневище, а назад привезут чернозем. Коммунхозники оперативно прислали трактор с тележкой.
— Вот и хорошо, — Дударин направился к сарайчику дворника.
— Так вечерком я эскизы занесу? — крикнул вдогонку Кудесник.
— Заноси, заноси…
Николай Николаевич попросил у Ефима лопату, мешковину и пошел опять к кустам. Он нашел совсем молоденький, в палец толщиной, дубок, осторожно, глубоко обкопал его, вместе с землей завернул влажной мешковиной и понес во двор. «Теперь Брагину еще двести лет можно жить», — улыбаясь, подумал Дударин,
Айверэтэ — северные вечера
Вчера стихла пурга, улеглись снега, белые, сыпучие, и сияют теперь на солнце. Похорошела, преобразилась тундра, будто надела подвенечное платье.
Зализала пурга неглубокие овраги, упрятала под снег кустарник в низинах, следы зверей и человека, русла рек и долины озер. В тени снег слегка синеватый, а на солнце до боли в глазах сверкающий. Суровый мир зимы скуп на краски.
Солнце стоит еще высоко, но по тому, что длиннее стали тени, видно: день подходит к концу.
— Посмотри, Тынетегин: во-о-он там два теленка лежат… Иди подними их.
Аканто махнул рукой, показывая направление, и, обращаясь уже, видимо, ко мне, сказал:
— Телят зимой поднимать нужно, а то будут лежать, пока не замерзнут. Глупые зимой телята и ленивые, как наш Тынетегин.
Худого, высокого, даже немного сгорбившегося от своего роста, благодушного и медлительного Тынетегина этим не расшевелить. Он идет следом за стариком, без конца ухмыляясь.
— Я кому говорю? — Аканто останавливается и поворачивается к нему лицом.
— А пусть лежат, — продолжая улыбаться, отвечает Тынетегин. — Устали, вот и лежат.
Аканто молчит. Глаза его, и без того узкие, почти закрываются в прищуре. Старик сердится. Тынетегин видит это и нехотя идет в сторону, где, лежат телята. Идет вразвалочку, качаясь из стороны в сторону, будто пингвин.
— Вот молодежь пошла! — сокрушается старый бригадир. — Ленивая и стариков не боится.
Аканто низкорослый, широкоплечий, большеголовый человек, еще крепкий на вид, хотя ему уже шестьдесят. Ходит от осторожно, будто рысь на охоте, готовая в любое время прыгнуть на добычу.
— Раньше, — не унимается он, — отхлестал бы чаатом, так послушным стал бы. Теперь, говорят, нельзя этого делать. В прошлом году на собрании оленеводов ругали Тымнелькота за то, что он своих пастухов ремнем стегал, крепко ругали. Вредные это замашки. Тымнелькот не послушался, так его с работы сняли. Теперь, говорят, рыбалкой живет. Ну какая это жизнь на рыбалке! Ведь он оленевод.
Голос у старика глухой, с хрипотцой, прокуренный.
Морозно. На Чукотке в январе стоят лютые морозы, но сегодня не чувствуется холода, потому что тихо и солнечно.
Спокойно пасется стадо. Далеко растянулись олени, по всему склону перевала. Чимны — быки-кастраты, — с могучими ветвистыми рогами, разбивают копытами твердый наст, разгребают глубокий снег и выщипывают в воронке ягель. Ветвистые рога упираются в снег и не дают им как следует выщипать ягель в воронке. Не так-то быстро утолить голод такому великану, идет он на новое место и снова разбивает наст, выгребает снег. Возле быков всегда толкаются слабые важенки и телята. Сами они не могут разбить твердую обледеневшую снежную корку. Бьют, не щадя сил, ранят до крови копыта, но слишком тверд скованный морозом и утрамбованный ветрами снег. Вот и ходят телята за быками. Как только бык отходит от воронки, в нее тотчас же влезает один, а то и два теленка. Знают, что после него обязательно останется в воронке ягель. Мудра природа: одним учиняет помехи, чтобы помочь другим выжить.
Но не менее мудрым должен быть и человек. Невыгодно держать в стаде много быков-кастратов, приплод не дают, стадо не множится. А коль стадо не растет, так осенью забивать на мясо некого будет, хозяйство не получит дохода. Мало держать в стаде быков-кастратов тоже невыгодно, в суровую зиму в гололед телята не смогут добыть из-под снега корм, и помочь им в этом будет некому. Вот и находи золотую середину, да не так-то ее легко найти. Опыт нужно иметь, большой опыт.