В. расслабленно, пьяно радовался жизни. Он смотрел на весеннее солнце, которое вскоре должно растопить снега, на птиц, еще неуверенно пробующих голос в серой паутине голых кустов, на огромные холодные просторы небес… Хотелось, чтобы рядом был друг, чтобы никогда не ссориться с родными людьми, чтобы жизнь получилась именно такой, какой должна быть по изначальному замыслу Творца… Назад он, однако, испытывая судьбу, пошел через реку той же узкой тропинкой (из-за выпитого было совсем не страшно), и хоть и радовался и благословлял весь Божий мир, это не помешало ему снова повздорить с женой.
И вот теперь, два месяца спустя, позвонив в «скорую», он опять вернулся в свою квартиру. На молчаливый вопрос Нины ответил:
— Приедут. На всякий случай вещи собери.
Стараясь не смотреть друг на друга, не касаться и вообще не замечать, они занялись необходимыми делами. Девочка лежала в кровати, перевернувшись на живот, так ей было легче. Она глядела на родителей слишком серьезно, по-взрослому, и В. даже немного испугался этого взгляда. Маленький человек начал познавать мир, несущими опорами которого были неуверенность и страдание. Нужно было учиться терпеть и преодолевать все это собственной жизнью, добиваясь счастья.
«Скорая» явилась минут через двадцать. В темный двор врезались желтые фары, автомобиль медленно прополз вдоль подъездов, остановившись под единственным освещенным во всем доме окном. Глухо хлопнули дверцы — из машины выбрались двое людей в белом. Они поглядели наверх. В. кивнул им из окна и призывно помахал рукой. Один из врачей что-то сказал другому, тот ответил коротко и зло, и оба они вошли в подъезд.
Начинается, подумал В. С докторами их семейству удачи не было.
Однажды, когда Нина ходила еще на восьмом месяце, у нее случился сильный приступ аллергии. Вызвали. Приехали. Вчерашний студент и медсестра втрое старше. Студент сразу взял быка за рога — а чего ж ему было стесняться, когда на него здесь надеялись и от него зависели? долго расспрашивал Нину о том, что и когда она ела, перебивал бесцеремонными вопросами, не дослушав ответ, спрашивал о чем-то другом. Медсестра с лекарственным ящиком стояла наготове и время от времени с удовольствием поправляла ошибки юного коллеги. Причем делала вид, что это ей неприятно, но такова уж ее обязанность. Клятва, блядь. Гиппопотама…
В. сидел, смотрел, удивлялся потихоньку. Не выдержал лишь, когда жена упомянула о сроке — семь с половиной месяцев. Студент подпрыгнул с таким видом, будто его кровно оскорбили:
— А что, разве есть беременность?
— А у вас глаза есть или нет? — спросил писатель. — Живот-то вон он торчит. Могли бы обратить внимание…
Кажется, и теперь будет не лучше, подумал он. Ну да ладно, прорвемся. Первый раз, что ли.
Он открыл дверь и ждал на площадке, когда люди в белых халатах поднимутся на их четвертый этаж.
— Вы знаете, молодой человек, вообще-то мы привыкли, что нас встречают на улице, — опасливо сказал ему старый и толстый доктор, счастливый обладатель густейших усов, которые сделали бы честь и настоящему моржу. Он добрался первым. Щеки доктора были сиреневыми от одышки. Он с почти неприличным звуком выталкивал воздух после того, как набирал полные легкие и ненадолго задерживал его в горле, словно чтобы выдох получился еще сильнее. Доктор был неопрятен в своей старости, как неопрятны остатки манной каши, размазанные по тарелке. Несколько раз он повел усталыми и пьяными от бессонницы глазами по сторонам. Он был слишком стар для такой работы, но больше, видимо, работать было некому.
— Встречают у подъезда, а провожают только до дверей, — вставил второй, поднимаясь на площадку следом. Этот был гораздо моложе, гораздо свободнее, у него были свои проблемы, а чужими он занимался по необходимости. В. ничего не возразил ему, да и что было тут спорить.
— Извините, — сказал он. — Мы давно ждем. Я уже три раза выбегал, но это все была не ваша машина. Прошу, вот сюда.
— А-а, вон что, — сказал старый примирительно. И оглянулся на молодого — готов ли тот принять оправдания и извинения. Молодому было, по большому счету, плевать на все извинения и оправдания, на эту безумную ночь, на свою загубленную в самом начале карьеру. Он с холодной вежливой улыбкой покивал головой и ничего не сказал.
Старый, похоже, опасался молодого, побаивался писателя, страшился сделать что-нибудь не так, да и вообще — побаивался. Сказывалась близость пенсии.