Продолжая рычать, он отступил и скрылся за углом. Его хвост был трусливо поджат.
Я вернулся в каюту, снова напился воды. Заставил себя уснуть.
В следующий раз часы показывали уже почти шесть. Я допил остатки воды из графина и снова выбрался наружу. Уселся на маленькую скамеечку за углом, зевая и дрожа от утреннего холода.
Над рекой колыхался, переливался густой туман, даже сосны на том берегу неразличимы, просто нечто темное и зыбкое. Мерный, легкий плеск воды за бортом. При желании можно вообразить, что ты находишься в Бермудском треугольнике. Или в Саргассовом море, на кладбище пропавших кораблей.
Неподалеку от меня раздался сильный одиночный всплеск, будто хвостом ударила крупная рыба. По воде пошли мощные круги. Ого, подумал я, неужели здесь, практически в городской черте, еще водятся приличные щуки?
Всплеск повторился. Потом еще. И какой-то сытый женский хохоток, довольно неприятный, вырвался из тумана.
Я в тревоге поднялся и пошел посмотреть, что там такое.
На самом краю дебаркадера, на том люке, где вчера я подставлял солнцу спину, притулился несчастный Витя. Рядом стояла коляска. Ее никель холодно поблескивал, колеса были неловко вывернуты в разные стороны. Она напоминала угнанную ради забавы и вскоре брошенную в какой-то деревне дорогую машину. Угонщики просто въехали на ней в чей-то гнилой забор.
Витя нахохлился, обхватил себя руками и покачивался из стороны в сторону; он судорожно зевал и тихо разговаривал с кем-то, кто был, очевидно, внизу. В воде.
— Я не хочу, — говорил он. — Холодно. Не хочу.
— А я хочу! — отвечал ему снизу упрямый женский голос. — Иди сюда.
Снова раздался всплеск, из-за борта станции разбежались круги. Кто мог быть там еще, кроме Виолы? Вот она показалась и сама, подплыла к лестничке и ухватилась за нее руками.
Я, незамеченный наблюдатель, хотел было сразу уйти, но не смог. Прекрасные обнаженные руки, поднятые кверху… Вызывающе закинутая голова, прищуренный глаз… Виола смотрела так, будто она находится выше, много выше своего собеседника. Перехватилась руками за следующую ступеньку, подтянулась. Стали видны курчавые впадины подмышек. Неожиданно она кинула взгляд в мою сторону — как знала, что я здесь подглядываю. Еле успел спрятаться.
— Мне плохо, — жалобно сказал Витя и оглянулся, словно искал помощи.
— Тебе всегда плохо! Когда ты пьян, когда я пьяна, когда мы оба трезвы, когда я в воде, а ты нет… Иди сюда.
— Мне холодно, понимаешь ты это? У меня сердце не железное, в такую воду с похмелья лезть, я ведь не змея подколодная, холоднокровная, как ты.
Я снова осторожно выглянул из своего убежища. Теперь Виола уже по пояс была над водой, крепко вцепившись в лестницу — словно бы медленно ползла, подбиралась к Вите. Лифчик отсутствовал. Небольшие продолговатые дыни ее грудей — медово-сладкие, соскастые — пружинно покачивались. Русалка играла: то погружалась в воду по горло, то снова взмывала вверх, открывая моему потаенному взгляду уже и бедра во всю их ширину.
Знает ли она, что я смотрю?..
Никакой чешуи и признаков русалочьего хвоста, но чтобы удостовериться, нужно было подождать еще немного.
— Ну иди, иди, — сказала она хриплым, грудным голосом, от звуков которого мне сразу захотелось встать и пойти к ней, даже если бы она плескалась в проруби.
Витя неохотно начал раздеваться, а Виола в это время, подтянувшись еще выше, вдруг повернулась в мою сторону всем телом. Наши взгляды встретились. Я, разумеется, не успел отпрянуть, поймавшись в ее ловушку.
Знала!..
В воде оставались лишь ее ноги. И так мы секунды две или три смотрели друг на друга — я ошарашенно, а она слегка насмешливо. Причем ухмылялось не только ее лицо, но и все тело тоже. Коричневые зрачки грудей, ягода пупка вместо носа, и, конечно, жадный чернорунный треугольник-рот. Все ее тело играло, манило, смеялось. О, на этакую благость хочется излиться!..
Да, она знала, что я смотрю. И пока этого не видел Витя, она вдруг приподняла ладонью свою левую дыньку, показала мне: хочешь? А напоследок нежно сдавила сосок и в легком забытьи прикрыла глаза.
Тут Витя наконец стащил майку и, оставшись в широчайших семейниках, неохотно полез в воду. Русалка отплыла подальше.
Я вернулся на свое место, на свою скамеечку. Сердце колотилось бешено. Вот девка, а! Настоящая наяда… Пожалуй, в ответ на ее приглашение следовало отсалютовать своим мгновенно восставшим боевым флагом… жаль, сразу не сообразил, тугодум я, тугодум… А что теперь мне делать? К лавке себя привязать? Не поможет. Между нами теперь — тайна, заговор.