Финальное собеседование происходило так.
— Хотелось бы узнать, зачем, собственно, вы к нам приехали? — спросил Сергей Николаевич Есин, божьей милостью ректор этого учебного заведения.
Он невнимательно листал бумаги в моем деле. Рядом с ним сидели еще двенадцать апостолов из приемной комиссии.
«Вот те на, — подумал я. — Неужели все настолько скверно?»
— Как вы думаете, — продолжал ректор, — кого готовят в нашем институте? Кем вы намереваетесь стать после его окончания?
Ответ был слишком очевиден, чтобы долго раздумывать.
— Учат, наверное, на прозаиков и поэтов.
И тут они все засмеялись — негромко и незлобиво.
— Ошибаетесь, — сообщил С. Н. — Прозаиком или поэтом надо родиться, а мы готовим здесь литературных работников. Понимаете разницу?
— А, — сказал я. — Может быть. Вам видней.
Они опять немного посмеялись, и ректор продолжил:
— Так чтобы мне не лезть глубоко в ваше дело, я спрошу у Михаила Петровича Лобанова, что же вы нам прислали. Михаил Петрович, пожалуйста.
Великий Лобанов, с виду казавшийся всего лишь пенсионером, на полставки подвизающимся в институте, стал докладывать, часто взглядывая поверх очков.
— Алексей Анатольевич прислал нам повесть под названием «Кандидат». В ней он попытался изложить свои жизненные наблюдения, с претензией на философию, а также щедро сдобрил их фантастикой. Правда, в повести очень много болтовни, воды, но своими бытовыми наблюдениями она ценна.
Видимо, это было и все. Слушая М. П., я в такт его словам кивал головой, хотя он говорил совершенно не о том, о чем я писал. Но спорить здесь, перед апостолами, мне вовсе не хотелось.
— Так, — сказал ректор, — ясно. Расскажите нам, кто вы такой, где работаете, чем занимаетесь.
Я рассказал. Мое незамутненное происхождение, кажется, умилило комиссию. Самородок из провинции явился. Я и раньше слышал, что здесь не больно-то любят абитуриентов-москвичей и тех иногородних, у кого уже есть высшее образование. С этой стороны у меня все было идеально. Рабоче-крестьянское происхождение. Среднее образование. Московской прописки даже близко нет.
Апостолы смотрели уже не так враждебно, как в самом начале разговора. Я приободрился.
— Родители тоже на заводе работают? Завод, наверное, еле дышит? — участливо допытывалась одна дама из комиссии.
Я скорбно кивнул ей. Хотя вообще-то завод наш работал нормально. Но мне нужно было использовать все шансы.
Ректор решился-таки открыть папку с моим личным делом — и сразу нашел письмо, которым я сопроводил повесть, посылая ее на конкурс. Письмо было короткое, четыре или пять строк, С. Н. мгновенно прочитал его и обратился к комиссии.
— Хочу зачитать вам письмо этого молодого человека, которое он прислал нам. По-моему, оно очень хорошо его характеризует, — и озвучил письмо.
По добрым усмешкам комиссии стало очевидно: мое послание им также нравится. Разумеется, я не стал им сообщать, что эти четыре строчки я мучил и вертел целую неделю, пока не нашел каждому слову подходящее место. И вот увидел воочию — труд мой не был напрасен.
Читая письмо, ректор перепутал мое имя. И я осмелился поправить его. Он извинился, сославшись на то, что таких, как я, здесь сегодня сидело уже человек пятьдесят. И задал мне необычный вопрос.
— Прочитали ли вы в последнее время какое-нибудь произведение, через текст которого вам пришлось прорваться к смыслу? Или вы не прилагаете особых усилий, чтобы понять смысл текста?
Я сделал паузу секунд в пять. Это очень полезно, когда тебе задают каверзный вопрос.
— Нет, не прилагаю.
— Хорошо. Каких современных авторов вы читаете?
— Довлатова.
— Да, здесь не нужны усилия. Еще?
— Искандера.
— И здесь не нужны.
Как он, однако, строг! Я подумал, чем бы его удивить. И рискнул.
— Битова.
— Здесь усилия нужны, — согласился ректор. — Ну, а еще?
Мне повезло, что он не стал пытать меня насчет Битова, которого я почти не знал. Кого же ему назвать-то? Секунд десять помолчав, я осторожно закинул удочку.
— Пелевина читал.
Ректор мгновенно клюнул.
— А что читали? — живо заинтересовался он.
Напомню, шел девяносто шестой год, Пелевин был в самой моде.
— «Омон РА» читал. Рассказы. «Жизнь насекомых». «Голубую стрелу». Последний роман еще не читал.
— Это который в «Знамени»? Так… А какие вообще толстые журналы вам знакомы?
Я хотел честно сознаться, что раньше мне были знакомы все журналы, не только толстые, но и сравнительно тонкие — вплоть до «Звезды Востока» и «Литературного Ашхабада», однако в связи с последней фазой перестройки… В общем, я назвал лишь «Новый мир», «Знамя», «Неву» и «Звезду», присовокупив для жалости, что у нас в городе их практически невозможно достать, только в библиотеках, а там-де очереди.