Пола замерла на месте и, подняв голову, обвела глазами сад. Как он прекрасен, даже в ноябре, подумалось ей. Ее взгляд упал на газон, и он казался покрытым золотой тканью или скорее старинным гобеленом, тканным из золотых, коричневых, алых и охряных нитей.
Пола взяла грабли и начала сгребать листья в большую кучу. Она работала самозабвенно, радуясь возможности хоть ненадолго оказаться вне дома. Ее ум притупился от забот и усталости, и она надеялась, что час, проведенный в саду, вернет ей бодрость и поможет стряхнуть чувство отчаяния, постепенно перераставшее в депрессию — чувство, доселе ей незнакомое. Порывы северного ветра становились все ощутимее. Она поплотнее запахнула шарф, поглубже натянула шерстяную шапочку и подняла воротник своего старого твидового пальто. В воздухе пахло морозом — признак приближающегося снегопада. До ее ушей донеслись шаги по дорожке. Не оборачиваясь, Пола продолжала работать. Она знала, что это Джим.
— Доброе утро, дорогая, — с наигранной веселостью произнес он. — Ты у нас сегодня ранняя пташка.
Не желая оглядываться, пока ее лицо не приняло равнодушное выражение. Пола продолжала сгребать листья.
— Я решила немного убраться здесь до своего отъезда в Лондон. Да и вообще свежий воздух и физические упражнения пойдут мне только на пользу.
Она распрямилась и, опершись на грабли, наконец взглянула мужу в глаза.
— Ты сердишься на меня. — Он улыбнулся робко и смущенно.
— Вовсе нет.
— А следовало бы. Я здорово перебрал вчера вечером.
— Не так уж часто такое с тобой случается, — ответила Пола и сама себе удивилась — зачем искать для него оправдание, открывать ему лазейку. За последние несколько недель Джим неоднократно напивался, но его вчерашнее состояние и поведение перед гостями не заслуживали прощения.
Он облегченно вздохнул и шагнул поближе, с тревогой глядя на жену. Положил руки поверх ее ладоней, сжимавших грабли.
— Ну ладно, давай помиримся как следует, — неуверенным голосом произнес он. — В конце концов, что за счеты между друзьями. — Не дождавшись ответа, Джим наклонился и чмокнул ее в щеку. — Я прошу прощения. Больше такого не произойдет.
— Да будет тебе. Все нормально. — Пола заставила себя улыбнуться. — Вчера просто был неудачный вечер. Все вели себя как-то странно, и неудивительно, что Уинстон с Эмили рано ушли.
— У них есть дела и поважнее, — хохотнул он, по-прежнему чувствуя себя не в своей тарелке. — Надеюсь, я не оскорбил Уинстона или кого-нибудь другого? — Он казался смущенным и полным раскаяния.
— Нет. Ты был сильно пьян, но дружелюбен.
— Зато сейчас я расплачиваюсь за свою вчерашнюю вакханалию. Как же мне паршиво! — Он поежился и засунул руки в карманы пальто. — Однако здесь холодно. Как ты только терпишь?
Пола ничего не ответила, только внимательно посмотрела мужу в лицо. Он был бледен, под глазами мешки. Ветер взлохматил его волосы, и в лучах солнца они вдруг сверкнули белым золотом. Он отбросил прядь со лба и, щурясь от солнца, поглядел на Полу.
— Ну что ж, дорогая, пожалуй, я пойду. Я просто пришел извиниться за вчерашнее и поцеловать тебя на прощание.
Пола нахмурилась и удивленно спросила:
— А куда ты собираешься?
— В Иедон.
— Надеюсь, ты не собираешься лететь в такой сильный ветер, да еще и с похмелья?
— Похмелье наверху сразу пройдет, — ответил он, задрав голову к небу. — В бездонной голубизне. — Он перевел взгляд на Полу и слегка улыбнулся. — Очень приятно и утешительно, что ты обо мне беспокоишься, но не стоит волноваться. Со мной ничего не случится. Несколько минут назад я позвонил в аэропорт, и они сказали, что прогноз погоды благоприятный. Через час ветер должен утихнуть.
— Джим, ну пожалуйста, не делай этого, по крайней мере не сейчас, пока я еще не уехала в Лондон. Давай пойдем домой, выпьем по чашечке кофе. Я собираюсь провести в Нью-Йорке две или три недели и не хочу, чтобы между нами оставалась недосказанность. Нам надо поговорить.
— Наверное, я сейчас туговато соображаю, — легкомысленным тоном заметил Джим, но глаза его сузились и настороженно заблестели. — Чего-то я не понимаю. О чем ты хочешь поговорить?
— О нас, Джим. О нашей семейной жизни, о наших проблемах, о той ужасной натянутости, что возникла между нами.
— Натянутости? — Он непонимающе уставился на жену. — Я ничего такого не чувствую… мы оба устали, только и всего… и если между нами и возникают проблемы, то незначительные, я бы сказал, естественные. Мы оба много работаем, оба испытываем огромное давление, да еще тот злосчастный скандал в Ирландии не прошел бесследно. Так что… вполне естественно, временами возникает и натянутость. Но все пройдет, Пола. Все всегда проходит. Я знаю…
— Ну почему ты всегда вот так? — воскликнула Пола, опалив его взглядом. — Ты как страус, вечно норовишь спрятать голову в песок. У нас есть проблемы, Джим, и не знаю, как ты, а я не собираюсь продолжать в том же духе.
— Эй, спокойнее, не надо так волноваться, — с неуверенной улыбкой сказал он, лихорадочно соображая, как бы умилостивить супругу. Его начинали раздражать ее постоянные попытки раскладывать по полочкам и бесконечно обсуждать их семейную жизнь, соваться туда, куда лучше вовсе не заглядывать. Как же избежать этого серьезного разговора? Ему хотелось повернуться и убежать, сесть за штурвал самолета и на время забыться в вышине. Только там, взмывая все выше над облаками, он чувствовал себя свободным, умиротворенным, способным отринуть от себя земные заботы и раздиравшую его внутреннюю борьбу. Да, именно там проходят лучшие минуты его жизни… там, да еще с детьми… и в постели с Полой.
Джим взял жену за руку.
— Хватит, милая, не надо ссориться перед тем, как ты надолго уедешь. Все хорошо. Я люблю тебя. Ты любишь меня, а это самое главное. Разлука пойдет тебе на пользу. Ты вернешься отдохнувшей, и мы разберемся с нашими маленькими неурядицами. — Он ухмыльнулся, вдруг став похожим на большого мальчишку. — А возможно, они и сами рассосутся еще до твоего возвращения, — Я так не считаю. Ничего не изменится, пока мы не начнем говорить друг с другом, обсуждать наши разногласия, как это должны делать двое умных и взрослых людей. Одна из проблем — возможно, самая серьезная — как раз и состоит в твоем постоянном нежелании обменяться мнениями.