— У меня ведь до сих пор еще хороший голос. Если хочешь, я подпою.
— Мне всегда нравился твой сочный баритон. Заиграла музыка, и Блэки, как обещал, иногда подхватывал старые мелодии, но голос его прерывался и дрожал, и в основном он только мурлыкал себе под нос.
Когда пластинка подошла к концу, Эмма заметила:
— Эти песни вызывают столько воспоминаний… особенно «Денни бой». Никогда не забуду тот вечер, когда я искала тебя, убежав из Фарли-холла. И нашла в кабачке «Грязная утка». Ты пел именно ее, причем так старательно, словно от этого пения зависела твоя жизнь. О, Блэки, ты выглядел так замечательно, стоя около пианино, — настоящий артист. Погорелого театра.
Он улыбнулся.
Эмма остановила на нем ласковый взгляд, отметив про себя и его волнистые волосы, по-прежнему густые, но белые как снег, и лицо, словно высеченное из камня, помеченное печатью возраста, и вдруг она увидела его таким, каким он был в молодости в тот вечер в кабачке. Блестящие черные кудри, буйными волнами обрамляющие загорелое лицо, искрящиеся черные глаза, белые зубы, сверкающие меж розовых губ, — вся его породистая красота, еще больше подчеркнутая светом горящих газовых ламп.
Эмма подалась вперед и спросила:
— Ты помнишь тот особенный вечер, Блэки?
— Как же я мог его забыть? Мы с тобой перешли в бар, и ты пила лимонад. А я — горький эль. Ты так очаровательно выглядела… тогда ты призналась мне, что беременна… а я предложил тебе выйти за меня замуж. Возможно, тебе следовало согласиться.
— Да, возможно. Но я не хотела осложнять тебе жизнь… — Эмма не закончила фразы и отпила из бокала.
Блэки поудобнее устроился в кресле. Слабая улыбка заиграла на его губах. Затем он кивнул головой и сказал:
— Сегодня ты так хороша, Эмма. Ты самая прелестная девушка во всем графстве.
— Ты пристрастен, — прошептала она с доброй улыбкой, глядя на него так же ласково, как и он на нее.
Блэки расправил плечи, пристально посмотрел на нее в полумраке комнаты.
— Я никогда не смогу выразить словами, что значила для меня наша поездка. Те восемь месяцев вознаградили меня за все плохое, что случилось со мной на протяжении всей моей жизни, — за боль, за разбитое сердце, за горечь. И я очень благодарен тебе, дорогая.
— Какие замечательные слова ты сейчас сказал, Блэки. Но на самом деле мне следует благодарить тебя за то, что ты реализовал свой План с большой буквы.
— То был хороший план… — Блэки вдруг замолчал. Его лицо исказила гримаса боли. Эмма моментально вскочила на ноги и склонилась над ним.
— Что случилось? Ты болен? Он покачал головой:
— Нет, ничего… Просто что-то с желудком.
— Я сейчас позвоню доктору, а потом отведу тебя наверх и уложу в постель. — Эмма повернулась и шагнула к столику у окна.
— Нет-нет. — Он попытался остановить ее, но его рука бессильно упала. — Я не смогу подняться, Эмма.
— Сможешь, — настаивала она. — Я тебе помогу. Блэки медленно, очень медленно покачал головой.
— Сейчас я уж точно позвоню доктору Хэдли, — решительно объявила Эмма.
— Сядь рядом со мной. Пожалуйста, — попросил он. — Всего лишь на пару минут.
Эмма пододвинула к нему поближе пуфик, уселась, взяла его руки в свои и заглянула ему в лицо.
— Что ты хочешь сказать, Блэки?
Он сжал ее пальцы, улыбнулся. Вдруг его глаза широко распахнулись.
— Всю мою жизнь, — хрипло прошептал он, — я знал тебя всю мою жизнь. Мы прошли через столько испытаний вместе…
— Да, — подтвердила она. — Верно, я и не знаю, что бы я без тебя делала.
Он глубоко и тяжело вздохнул:
— Мне очень грустно оставлять тебя одну. Очень грустно, любимая.
Эмма не могла произнести ни слова. Слезы подступили к ее глазам, покатились по ее морщинистым щекам, закапали на белый шелковый воротник ее платья, на изумрудную брошь и на их переплетенные руки.
Глаза Блэки вновь широко открылись, и он еще внимательнее посмотрел на нее, словно пытаясь запечатлеть в памяти ее лицо. А потом сказал удивительно ясным голосом:
— Я всегда любил тебя, дорогая.
— И я всегда любила тебя, Блэки.
Мимолетная улыбка скользнула по его бледным губам. Его веки дрогнули, опустились и застыли. Голова его склонилась набок. Рука его вдруг ослабла в ее руке.
— Блэки, — сказала Эмма. — Блэки!
Ответом ей была тишина.
Эмма не выпускала из крепко сжатых ладоней его руки, закрыв глаза. Слезы ручьями катились из-под ее старых век. Она склонила голову на их сплетенные руки, омытые ее слезами.
— Прощай, мой самый лучший друг, прощай, — наконец выговорила она. И долго еще продолжала тихо плакать, не в силах остановить поток слез. Сердце ее, переполненное любовью к нему, разрывалось от боли.
Однако в конце концов Эмма подняла голову, опустила его руку и с усилием встала на ноги. Склонившись над ним, она ласково отвела со лба его белоснежные волосы и поцеловала в остывающие губы.
«Какой он холодный», — подумала она.
Неуверенными медленными шагами Эмма побрела к его креслу около окна, где он так часто сидел и смотрел в сад, взяла маленький шерстяной плед, клетчатый, как форма сифордских горцев, и укутала ему ноги и грудь.
Затем так же медленно вернулась к столу, взяла телефонную трубку и дрожащими руками набрала номер Бек-хауса. Ей ответил Шейн.
При звуке его звонкого и ясного голоса слезы еще сильнее хлынули у нее из глаз.
— Блэки… — с трудом выговорила Эмма— Он умер… Пожалуйста, Шейн, приезжай.
Меньше чем через час прибыл Шейн, а с ним Пола, Эмили и Уинстон.
Они нашли Эмму рядом с Блэки. Она сидела на пуфе, склонив седую голову и положив руку ему на колено. Эмма не повернулась и даже не пошевелилась. Она просто сидела и смотрела в огонь.
Шейн поспешил к ней, легонько прикоснулся к ее плечу и наклонился.
— Я здесь, тетя Эмма, — произнес он с нежностью.
Она не ответила.
Шейн взял ее за руки и медленно приподнял.
Наконец Эмма повернула голову, заглянула ему в лицо и зарыдала. Шейн обнял се и начал успокаивать.
— Я уже тоскую без него, а ведь он умер только что, — всхлипнула Эмма. — Как мне теперь жить без Блэки?
— Тише, тетя Эмма, тише, — бормотал Шейн. Он отвел ее к дивану, сделав глазами знак Поле, которая стояла в дверях, бледная и дрожащая. Она подошла и села рядом со своей бабушкой. Эмили присоединилась к ним, и обе внучки принялись утешать Эмму.