Но по Стиви я уже скучаю. Четыре дня я думаю только о нем. Мне стало легче терпеть треп Большого Эйча, и я воплощенное терпение с Эдди. Вчера я больше четырех часов подряд играла с ним в капитана Крюка и Питера Пена. Это значит, что меня бесчисленное количество раз связывали мягкой игрушечной змеей, а я каталась по ковру и пыталась сбежать, а когда сбегала, меня снова ловили и заставляли пройти по доске (выложенному на полу ряду подушек). Я проделала все это с улыбкой — вот как я втрескалась в Стиви.
Я беспрерывно слушала «Чуть меньше слов» и «Поцелуй». Стиви Джонс считает, что Лаура Ингаллс — очень красивое имя. Это греет меня, словно завернутая в кашемир грелка. Я думаю о его улыбке, его пальцах, крохотных волосках на мочках его ушей. Я обожествляю его. Черт возьми! Я сохранила контроль над собой, только напомнив себе, что Стиви Джонс — это образ, созданный моим воображением: чувства к нему эфемерны и возможность трансформировать их во что-нибудь реальное столь же эфемерна. Амели не оставила от этого защитного барьера камня на камне. Кажется, она твердо вознамерилась лишить Стиви статуса виновника спутанного клубка смутных желаний и превратить его в нечто реальное.
Интересно, пойду ли я в «Колокол и длинный колос». Когда говоришь с Амели, то кажется, что это раз плюнуть.
— Надень розовую футболку с растительным орнаментом, бюстгальтер «Вандербра» и свою лучшую улыбку, — говорит она.
— А о чем мне с ним говорить?
— Придумаешь что-нибудь, — уверенно говорит она. — Приезжай ко мне в полвосьмого. Вместе с Эдди. Я улажу с Беллой насчет детей.
9. Я HE ХОЧУ ЗНАТЬ
Пятница, 21 мая 2004 года
Я не желаю, чтобы меня втягивали в этот фарс. Каждая клетка моего тела протестует против этого, но гораздо более ужасно будет остаться в стороне.
Амели позвонила мне и невозмутимым тоном спросила, что я делаю в пятницу. Я ответила, что ничего, и тогда она попросила меня посидеть с детьми. «С радостью», — сказала я. Тогда она добавила, что они с Лаурой собираются в клуб — и не могу ли я посидеть еще и с Эдди? Я была в ярости, но, конечно, ничем этого не выдала.
— Идете в какое-нибудь шикарное место? — выдавила я.
— В паб в Ричмонде. «Колокол и длинный колос». Все сразу стало понятно.
— Наглый музыкант? — спросила я.
— За все время, что я знаю Лауру, это первый мужчина, который вызвал у нее интерес, — спокойно ответила Амели. Она не сказала вслух, что не одобряет мою позицию относительно Лауры и музыканта, но что-то в ее голосе ясно давало это понять. — Она им просто бредит. Ей стоит немного развеяться. Жизнь коротка, и глупо упускать плывущую в руки возможность быть счастливой.
Я подумала, что «жизнь коротка» — это довольно подлая, но эффективная уловка. Я согласилась посидеть с детьми.
— Знаешь, что было бы для нее лучше всего? — спросила Амели.
— Нет.
— Если бы с ней пошла ты, а не я. Твое одобрение для нее много значит.
— Но я ничего этого не одобряю.
— Ее подруга ты, а не я. Я просто тебя подменяю.
— Ох, — вздохнула я. Мне льстило, что Амели так обо мне говорит, но не нравилось, что она мною манипулирует.
Ровно в 7:52 вечера я вошла в дверь паба «Колокол и длинный колос». Меня тут же накрыла волна сигаретно-алкогольного запаха. В глазах запестрело от футболок и блузок леопардовой расцветки, больших серег-колец и сумочек с изображениями Элвиса, украшенных стразами и блестками. Я и не думала, что люди до сих пор так одеваются — я имею в виду в жизни, а не в комедийных сериалах. В тех барах, которые посещаю я, люди одеты в темные костюмы, дорогие рубашки и стильные галстуки.
— Разве не здорово? — спрашивает Лаура.
— Для паба сойдет, — не заботясь о вежливости, бормочу я.
Мне настолько неприятна мысль о том, что моя лучшая подруга влюбилась в наглого музыканта, что у меня вызывает гримасу отвращения все связанное с ним. Я не хочу признаваться себе в том, что в этом пабе довольно мило. Вместо обычных окон здесь витражи. Разноцветные ромбы отбрасывают на пол и предметы затейливые отсветы, которые весело гуляют по стеклянным поверхностям. На стенах по лавровым ветвям ползают барочные херувимы. Все стулья старые и разные. Их сиденья до блеска отполированы бесчисленными вертлявыми задницами. Бархат на скамьях вытерся до нитяной основы. Везде висят большие зеркала в массивных рамах со сложным орнаментом, некоторые уже почернели от времени. При других обстоятельствах я бы этот бар похвалила, но сейчас я ворчу, что здесь слишком накурено и людно и трудно будет найти свободное место.
— Как я выгляжу? — спрашивает Лаура. Она так взволнована, что ей трудно даже нервничать по-настоящему.
Я против воли улыбаюсь:
— Сногсшибательно. Ему повезло.
Мы проталкиваемся к бару, заказываем пару бокалов перно и два — «Черного русского» (мы обычно так не начинаем, но Лаура хочет попробовать смешать напитки) и спешим к последнему свободному столику на двоих, втиснутому в самый угол.
— Я не ожидала, что здесь будет столько народу, — говорю я.
— Ты имеешь в виду большое количество женщин преклонного возраста? — уточняет Лаура.
— Нет, я как раз была уверена, что бабушек тут соберется целый парад. Меня удивляет, что здесь так много молодых парней и девушек.
— Наверное, они сопровождают мамочек, чтобы те не попали в какую-нибудь историю, — хихикает Лаура.
Ожидание просто висит в воздухе. Несколько угрюмого вида парней в стеклярусных футболках с Элвисом молча сидят и сторожат свои столы.
Мы с Лаурой смотрим на часы. Наглый музыкант должен выйти на сцену через пятнадцать минут.
— Поп-звезды никогда не начинают концерт вовремя, — с видом знатока заявляет Лаура.
— Вряд ли он поп-звезда, а?
Она не обращает на меня внимания и из принципа продолжает быть само ожидание и радость.
Я смотрю по сторонам, на женщин с чрезмерно подведенными глазами и слишком ярко накрашенными губами, и снова оказываюсь там, куда не хотела бы прийти во второй раз.
— Ты не считаешь, что это странно и нездорово, что эти женщины каждую пятницу поклоняются имитатору давно умершего человека? — спрашиваю я.
— Нет. Я считаю, что это очень интересно и романтично — что один человек оказал такое сильное влияние на жизнь столь многих людей, — отвечает Лаура.
— Иисус, — бормочу я.
— Нет, Элвис.
Я не могу определить, случайно или нарочно она вышутила мою раздраженную реплику.
— Тут у всех лица похожи на только что побывавшую под ремнем задницу.
— Белла, они обычные люди. Ты просто привыкла общаться с красивыми людьми.
— Можешь сказать, что это поверхностно, но я предпочитаю общаться с красивыми людьми.
— Это поверхностно.
Я обиженно смотрю на Лауру, и она говорит, что принесет нам еще выпить. Она пробивается к бару и на этот раз приносит две порции водки с апельсиновым соком. Мы выпиваем их слишком быстро. Лаура или нервничает, или волнуется, а я решила, что, если я хорошенько напьюсь, этот вечер пройдет более-менее безболезненно.
— Как думаешь, у нас есть время для еще одного захода? — спрашиваю я.
— Думаю, да, — соглашается Лаура.
Сейчас моя очередь идти к бару. Сначала, когда люди расступаются передо мной, я дружелюбно улыбаюсь, но скоро я уже втыкаю им в спины свои костлявые локти. Мы живем в жестоком мире — или съешь ты, или съедят тебя. Все хотят купить напитки и вернуться на место до того, как на сцене покажется наглый музыкант.
В тот момент, когда я беру два джина с тоником, толпа начинает свистеть и аплодировать. Я медленно, дюйм за дюймом, совершаю обратный путь через толчею. К нам пришел не Санта-Клаус — к нам пришел Элвис. Зал вдруг наполнился пульсирующим ритмом песни «Вернуть отправителю». Я полагаю, это хороший выбор для начала концерта, и я знаю слова — да и кто их не знает? По крайней мере, в пабе «Колокол и длинный колос» такого человека не находится. Повсюду широкие улыбки и покачивающиеся бедра, люди подпевают, прищелкивают пальцами, переминаются с ноги на ногу. Старушки, не стесняясь зубных протезов, улыбаются во весь рот, девушки кружатся, гордо демонстрируя аккуратные талии и высокие попки. Мне это так знакомо, что нагоняет тоску.