Мы усердно принялись за доработку пьесы, отшлифовывали диалоги, назвали пьесу «Солдаты революции». Однако нам казалось, что еще не все сделано, что отдельные черты в характере Сталина надо раскрыть через восприятия их другими героями, а образу Владимира Ильича придать более яркий рисунок, дополнить сцены с ним социально-философскими раздумьями, уточнить речевой язык Ленина. Повседневная занятость Миши в ЦК, а меня в Союзе писателей позволяла сходиться лишь но воскресеньям, запираться в «боксе» с утра до позднего вечера.
— Так далеко не уедем, — решил Миша. — У меня на работе образуется вакуум между семью и десятью вечера. Буду с высокого разрешения выписывать тебе пропуск в ЦК (дело-то у нас партийное!). Там каждый вечер за три-четыре часа напишем больше, чем за один выходной день.
Регулярно по вечерам я приходил в рабочий кабинет Пенкина. Шел по длинным бесшумным коридорам, мимо высоких белых дверей, по цветастым ковровым дорожкам, заглушающим шаги, впитывал в себя строгость царившей деловой обстановки, и это все настраивало по-хорошему. День за днем поднималась, как нам думалось, идейно-эстетическая значимость пьесы, что и подливало масло в наш творческий огонь.
— Ты посмотри, — говорил я жене, — как все удачно складывается: «Дорога к звездам» уже набирается в издательстве «Искусство», нашу пьесу ждут в Малом театре, нам маячит отдельная квартира в Лаврушинском переулке, в кинокомиссии чувствую себя как рыба в воде, все, что задумываю, осуществляется. Словом, горит, горит моя звезда!
— Боюсь твоих восторгов, — заметила Вера. — В жизни всякие могут быть камуфлеты. Вспомни о «Студентах»!
— Теперь все изменилось к лучшему. Мой оптимизм обоснован. Анисимов, по словам Зубова, доброжелательно относится к будущей постановке, в писательской среде я сел в свой корабль дальнего плавания.
Так думалось… И действительно, в правлении Союза писателей господствовал неписаный закон дружеской взаимопомощи, то был коллектив единомышленников, где работающие не расставлялись по ступенькам иерархической лестницы. В частом общении с Николаем Тихоновым, Борисом Горбатовым, Константином Симоновым, Анатолием Софроновым и другими секретарями я черпал уверенность в своей работе, испытывал нравственное удовлетворение. Вновь сомкнулся мой путь с Мишей Котовым: он — заместитель Софронова. Встретился я с работавшими в аппарате авторами знакомой мне статьи о литературной критике в «Культуре и жизни» Евгенией Ковальчик и Григорием Владыкиным. Последующие статьи Ковальчик о чертах современной литературы, о партийности критики и другие работы, наполненные живыми, глубинными суждениями, высоко поднимали ее авторитет среди писателей, наши точки зрения на кинодраматургию совпадали. Мы подружились. А Владыкин, оказывается, к моему приятному удивлению, в бытность свою в Ленинграде (тридцатые годы) был хорошо знаком с Анной Максимовой. Можно было только мечтать о работе в таком товарищеском окружении.
— Как-то, приехав в Москву, Аннушка говорила мне о работе с вами, — сказал Григорий Иванович.
— А мне о вас умолчала!
— Если бы она вспоминала всех своих ленинградских друзей, вы бы наверняка ее приревновали! — засмеялся Владыкин. — У Аннушки, между прочим, до сих пор уйма комсомольского жара!
Да, ленинградцы прочно осели в моей памяти. И меня они не забыли. Прокофьев, Саянов, Берггольц, Лукницкий, приезжая в Союз писателей, непременно наведывались в кинокомиссию, охотно делились своими творческими делами. Однажды привезла сценарий Елена Серебровская — молодой ленинградский прозаик, поэт, литературовед, впервые пробовавшая свои силы в кинематографе. Положила мне на стол, как она сказала, прочную основу для фильма о Белинском.
— Сценарий читал Борис Николаевич Агапов. Попросила его, как мастера документального кино и члена кинокомиссии. Он отнесся положительно, просил передать вам — шефу ленинградцев! — Легкая улыбка сбежала с ее губ.
Серебровская — стройная, с золотистыми волосами, энергичным взглядом голубоватых глаз, была пронизана творческим рвением.
— Очень хорошо. Прочту, обсудим на кинокомиссии. Если проголосуют «за», передадим на секретариат.
— Уверена, все будут «за»! Опоздали, надо бы раньше, точнее — в прошлом году, к столетию со дня смерти Виссариона Григорьевича. Но лучше теперь, чем никогда!.. В сценарии он показан как великий критик, непримиримый к компромиссам, исключительно принципиальный борец за правду, отвергающий всяческие хитроумные обходы, замалчивания.