— Вон у нас дом, где делают посуду, чашки, тарелки!
— И теперь?
— Нет, гончарят зимою, а теперь там красильня… У нас глины чудесные. Думаем фарфоровое производство заводить. Каолиновые породы есть.
Дорога в Назарьевскую пустынь шла по чрезвычайно веселой аллее. По сторонам шелестели кудрявые березки. В молодой листве играло солнце. Пропасть всякой мелкой птицы орало в чаще, перекликаясь со стаями, налетавшими на огородную низину. Величавые, красивые сосны слегка покачивали свои вершины, словно укоряя молодые березки в легкомыслии и шаловливости… Мягкая трава струи…{1}
Кое-где лепные детали видны, не уступающие в отделке и красоте своей резному иконостасу. Вышли из церкви. Паперть на высоте. Крутой спуск, по которому сбегает в низину гуща пышных сибирских кедров. У самого храма уже приготовлена могила для о. Дамаскина. Ею начнется новое кладбище, так как старое совсем заполнилось. Тесно на нем лежать усопшим.
Большой холм для здешней церкви, весь насыпной, требовал труда египетского. Обрыв вниз для прочности обшит гранитом. С одной стороны обрыва большая нежно-зеленая поляна; там тоже будет кладбище…
Я взошел на колокольню — точно плывешь над лесными верхушками. Теплый ветер дышит в лицо свежестью и ароматом. Не ушел бы отсюда.
— Не верится, что на севере!
— Погодите, вы у нас еще и не то увидите, спаси Господи! Все это от Назария пошло, а в отце Дамаскине обитель своего Петра Великого обрела. Сейчас пойдем в келью Назарьевскую. Здесь у него пустынька была чудесная. Скудная строением, но местоположением дивно-прелестная. До Назария монастырь был деревянный, он весь из камня его поставил. Где Бог, там и вся благая!
Маленький домик, в нем убогая келья. Портрет игумена Назария: изнеможенное лицо с зоркими глазами. Энергический склад губ — работник в каждой черте лица виден. Здесь, в пустыне, он жил на покое, потрудившись достаточно в пользу обители. Ради отдыха он собирал различные окаменелости и минералы оригинального вида, которыми здесь завалена целая стена.
— Некоторые иноки полагают, что это ступня древнего человека! — показал мне отец Пимен на окаменелость, действительно имеющую вид ступни.
Тут же колодезь высечен в скале и обшит гранитом. Крутом принялись и колышутся серебристые тополи.
— Они здесь быстро растут. Точно нарочито для них и место, спаси Господи, уготовано!
— А эта аллея куда ведет? — указываю я на ряд пышных вязов и ильм.
— Так разбито!
О. Назарий именно был тем малоумным глупцом, которого настоятель Саровский не хотел отпускать из своей пустыни. Обитель валаамскую он принял впусте, а оставил ее благоустроенной и обильной. Число иноков при нем возросло до 55, а при Дамаскине до 300. До Назария монастырь был почти без братства. Назарием же были привлечены сюда и трудники — добровольные рабочие по обету.
— Он у нас и устав положил, как быть и управляться нам!
— Устав у вас тот же, что и у саровцев?
— Да, только с вечевым оттенком. Старь новгородская сказывается. Так, например, у нас игумен не смиряет непокорного наедине, а перед братией: о всех делах совещается с братией же и без нее ничего не предпринимает. У нас и права свои есть: ежели заметим, что настоятель разоряет устав и вводит соблазн, то, сойдясь о Христе, мы советуемся и затем идем к настоятелю… Там, предложив ему об упущениях, должны сделать, нисколько "не стыдясь, увещание об исправлении". Если же он не примет совета, то мы просим избрать другого из братства!
— Случалось ли это до сих пор когда-нибудь?
— Нет, слава Богу… Наши преподобные не оставляют своим руководством настоятеля[75]. До сих пор игумены у нас были знаменитые. Таких поискать, не найдешь… У нас вообще устав строгий! Мы не можем, например, пищу употреблять вне общей трапезы, а за трапезой, кто пожелает воздержаться, то, не вводя братию в соблазн, должен спросить настоятеля!
— Зачем же? Если я есть не хочу?
— А для того, чтобы все совершалось во спасение души, а не по бесовскому коварству. В повечерии мы не должны беседовать друг с другом. Нам воспрещается принимать у себя в келии кого бы то ни было, особливо же мирских людей! Письма писать без благословения настоятельского мы тоже не можем. Кто произнесет душевредное слово, того мы обличаем. В лес гулять — нельзя!
75
Наши преподобные не оставляют своим руководством настоятеля. — Преподобные Сергий и Герман.